Иорам Чадунели - Возмездие. Рождественский бал

«Интересно, что бы предприняла эта старая карга, если бы еще сидела на своем месте? — подумал Рамаз о Талико Эргемлидзе. — Во всем виновата она. Это она, Талико, воспитала бандита. Не случайно становится человек убийцей. Его толкает на это безнаказанность. А куда смотрели другие? — возмущался Рамаз, лежа на диване. — Спроси меня, я бы и прокурора, и судью, и начальника милиции на скамью подсудимых посадил. Если бы не их бесстыдное холопство перед этой… противно вспомнить… мой племянник был бы жив. А Писана?! Услышав о том, что она изменяет Варламу, я готов был дать в морду клеветнику. Но все оказалось правдой. А каким выдержанным, учтиво-галантным, порядочным человеком казался мне Манучар! Трудно было поверить, что он так запросто отбил жену у близкого друга, почти родственника. Да и сестра хороша! Без зазрения совести изменила семье. Впрочем, Манучара понять нетрудно. Писана удивительно красивая женщина. С возрастом она похорошела еще больше. Но почему она выбрала именно Манучара?!»

Рамазу уже не было жаль Баделидзе. Поделом ему! Но после того как его сняли, у Бибилури появилось ощущение неминуемой беды.

Он вспомнил, как вчера позвонил инспектор милиции. У Рамаза душа ушла в пятки. Он редко имел дело с административными органами и никогда не испытывал горячей симпатии к их представителям. Впрочем, и в милиции встречаются хорошие люди. Выручили же его когда-то, еще в студенческие годы. От такой беды спасли.

Вчерашний разговор по телефону еще больше укрепил его неприязнь к сотрудникам милиции. Инспектор Мигриаули разговаривал с ним, профессором Бибилури, самоуверенно и беспардонно, будто ровня или — того хуже — старший с младшим.

А вдруг он прав, этот наглый инспектор? И его, Рамаза, место не на кафедре, а где-нибудь в весьма отдаленных местах?

Глупости! Нервы сдают. В последнее время все так переплелось… Мысли, тяжелые, противоречивые, не дают покоя ни днем, ни ночью. Ему снятся кошмары. То несчастный отец, то племянник, то Варлам. Осталось серое, безрадостное существование и единственное желание — поскорее вернуться с работы домой, чтобы повалиться на диван и дремать.

Бедняжка Элисабед совсем сломалась после смерти Бено. Целыми днями стонала, плакала, проклинала свою жизнь и мечтала о встрече с любимым мужем в мире ином. Рамаз, как врач, видел, что ждать ей осталось недолго.

Может быть, он не был бы так одинок, если бы Нана была с ним. Он часто вспоминал бывшую жену и чувствовал себя очень виноватым перед ней. Он знал, что Нана не вернется. Она собирается замуж за журналиста Отара Чхиквадзе. Так ему передали. Он ненавидел Отара и завидовал ему. Всю жизнь завидовал силе и смелости бывшего друга.

А что представляет собой Рамаз? Самому себе он мог признаться, что так ничему и не научился в жизни. Он неудачник и бездельник, не способный ничего делать самостоятельно.

Рамаз совсем расстроился и, открыв любимую табакерку, вытащил сигарету.

Рамаз метался в ожидании инспектора. Он понял, что самое тяжелое — неопределенность. Лучше уж открытый удар.

Он снова думал о Варламе и Манучаре — и не мог избавиться от надоедливых мыслей.

Он не хотел признаваться себе только в одном: он бы многое отдал, чтобы поменяться местами с Отаром Чхиквадзе, быть таким, как он. Здорово повезло Отару, он выиграл схватку, не только выиграл, а поразил его, Рамаза, своим острым, разящим пером. После этой статьи Бибилури с ужасом смотрел на газеты.

«Хорошо, если права индуистская религия и человек рождается и умирает по нескольку раз. В следующей жизни я не сделал бы столько ошибок. Вот если бы сейчас умереть, а потом воскреснуть и начать жизнь заново…»

В этот вечер Рамаз впал в такое уныние, что смерть показалась ему спасением. Даже любимая матушка, достопочтенная Элисабед, упрекнула сына в смерти отца. Она бросила ему прямо в лицо:

— Это преступление — готовить невежественных врачей. Преступление более тяжкое, чем просто убийство! Ты виноват в том, что Бено зарезали неучи и плуты. Если бы ты не позволил им получить дипломы врачей, мой Бено был бы сейчас жив.

Сейчас впервые до него дошел смысл сказанного. Его забило как в лихорадке.

А в институте уже готовились к приемным экзаменам. Рамаз ни слышать, ни видеть не хотел абитуриентов.

Бибилури трясло, казалось, он не может согреться в эту июльскую жару.

Лишь час спустя он забылся тяжелым неясным сном…

Он был уже мертв и радовался этому, но еще жил, все видел и слышал, оставаясь невидимым и неслышным, и было любопытно смотреть на происходящее…

…На то, как утро в Управлении внутренних дел прошло обычно, без ЧП. Потом зазвонил телефон, и Джуаншер поднял трубку:

— Инспектор Мигриаули слушает. Что? Несчастье? С профессором медицинского института Бибилури?.. Чертовщина какая-то!

В трубке, видимо, раздались короткие гудки.

Джуаншер прошелся по кабинету. Остановился у окна, выглянул на улицу. Там кипела жизнь. Люди сновали взад и вперед, каждый спешил по своим делам или прогуливался. Взглянул на часы. 12.17. В это время уголовные преступления обычно не совершаются. Они происходят, как правило, вечером или ночью. Но в институте в полдень — такого Мигриаули что-то не припоминал. Странный звонок!

Но время шло, а драгоценные минуты терять нельзя было ни в коем случае. Мигриаули позвонил коллеге в соседнюю комнату.

— Слава богу, застал тебя на месте! — обрадованно сказал Джуаншер вместо приветствия. — Значит, так, Темур, следственную группу на выезд! В мединститут. Там что-то случилось!

До прихода Темура Джуаншер на всякий случай позвонил в мединститут:

— Что за ЧП там у вас произошло?

— Какое ЧП?

Значит, вздор? Неужели его кто-то разыграл? У Джуаншера возникло двойственное чувство. С одной стороны, улеглась тревога, с другой — появилось раздражение, — нашли чем развлекаться. Темур появился в штатском, спокойный, добродушный, с неизменной улыбкой на лице.

— Я что-то ничего не понимаю… — сказал Джуаншер.

— Поймем вместе…

— И то верно. Поехали!

Джуаншер подошел к шкафу.

— Небось думаешь всучить следственный чемодан мне? — засмеялся Темур. — Конечно, тебе при твоем высоком звании и регалиях неудобно с ним разгуливать…

Спустя четверть часа они были уже у входа в мединститут. Длинный коридор прошли молча. Было как-то неловко нарушать стоявшую здесь зловещую тишину. Перед резной дубовой дверью Темур остановился:

— Вот он, кабинет профессора.

Просторная, обставленная во вкусе пятидесятых годов приемная. Свисающая с высокого потолка люстра представляла собой медный обод, утыканный стилизованными свечами. Слева на стене висела копия картины Шишкина «Утро в лесу», справа полотно, изображающее битву тореадора с быком. За низким столиком сидела бледная пышногрудая секретарша с каштановыми волосами. Негнущимися длинными пальчиками стрекотала на пишущей машинке «Оптима».