Иорам Чадунели - Возмездие. Рождественский бал

— А вот и я! — неожиданно раздался глухой голос из кабинета. Дверь широко открылась, и на пороге появился Темур.

— Как ты туда попал? — не понял Джуаншер.

— Обыкновенно, через дверь. С помощью вот этого ключа. Не волнуйся, он уже побывал у эксперта. Оказалось, что на кончике этого ключа остался след от чего-то острого. По моей версии, преступник, выполнив свое черное дело, преспокойно вышел через эту дверь. Чтобы замести следы, он воспользовался каким-то приспособлением и запер дверь снаружи, ключ от которой оставался в замке изнутри.

— Полагаешь, что такое возможно сделать незаметно средь бела дня в институте, где полно сотрудников?!

— Но я же это сделал? — снисходительно сказал Темур. — Кто может засвидетельствовать факт моего проникновения в кабинет? Никто. Секрет фирмы.

Пришли сотрудники института, производившие анализ крови.

— Кровь профессора Бибилури принадлежит к первой группе, — стал читать заключение смуглый мужчина с длинными бакенбардами лет тридцати пяти. — На лезвии ножа также кровь первой группы, идентичная по составу крови профессора. На рукоятке, как показал анализ, следы крови второй группы…

В приемной воцарилась гробовая тишина.

— Еще одна загадка, — разочарованно произнес Джуаншер.

— Неясно, для чего предназначалась веревка, которую мы нашли. Не известен хозяин золотой авторучки, которая подозрительно и демонстративно валялась посреди кабинета…

Джуаншер задумчиво ходил по приемной. Неожиданно он остановился и спросил:

— Значит, профессор Бибилури умер? Неужели вообще возможна смерть этого ученого?

Доктор Мирцхулава с удивлением уставился на инспектора:

— При чем тут возможно или невозможно? Преставился наш дорогой Бибилури — и от этого никуда не уйдешь. Факт, как говорится, бесспорный.

— Я не о физической кончине, — рассуждал Джуаншер. — Хочу понять, останется он в науке и в памяти людей как ученый или нет. Вопрос не только риторический.

— Для Бибилури настал день расплаты, — заявил вдруг Мирцхулава. — Сейчас решается вопрос: быть или не быть. Жить или уйти из памяти людской…

— Наша задача — определить, умер Бибилури своей смертью или было совершено насилие, — сказал Темур.

— Вот вы — следователи, инспекторы милиции, — сказал Анзор Натадзе, — служите закону. Я — патологоанатом и не вправе указывать вам, как вести следствие. И тем не менее замечу, что для установления истины недостаточно выяснить, произошло в данном случае убийство или самоубийство. Необходим экскурс в прошлое профессора Бибилури, — торжественно объявил патологоанатом. — Надо поговорить с его учителями, коллегами, учениками.

Между тем в приемной постепенно собирались сотрудники мединститута. Доктор Мирцхулава, удобно расположившись в кресле, начал первым:

— Я старше многих из вас и помню Бибилури студентом. Безупречным молодым человеком. Своим усердием он заслужил право остаться в аспирантуре, стал ассистентом доцента Шавлакадзе, которого все мы помним как ученого, чье имя вошло в науку, несмотря на то что он скончался в расцвете сил. Все мы знаем, каким принципиальным был этот ученый. — Мирцхулава положил потухшую сигарету в пепельницу и продолжал: — И все мы помним, как блестяще защитился Рамаз Бибилури. Да, товарищи, я не сомневаюсь, что убийство профессора Бибилури было задумано и подготовлено заранее. Завистники отняли у народа преданного сына, талантливого ученого. Мы должны найти и примерно наказать злодея, поднявшего руку на одного из лучших людей страны. Убийца должен понести суровую кару!..

— Извините! — вперед вошла молодая женщина.

— Садитесь, пожалуйста, — Джуаншер учтиво подвинул ей стул.

— Я, Диана Александровна Шавлакадзе, дочь покойного доцента, по профессии врач. Здесь работаю лаборанткой. Бибилури я знала давно, еще когда он был аспирантом моего отца. Он никогда не был настоящим ученым и добился степеней и званий средствами, недостойными честного человека. Но в первую очередь я хочу обвинить присутствующих здесь коллег, которые знали о его махинациях, но не находили в себе смелости заявить об этом вслух. А большинство, вопреки своей совести, даже голосовали за присуждение ему степеней и званий, вместо того чтобы вывести на чистую воду…

Мирцхулава вскочил и, отчаянно жестикулируя, закричал:

— Это подло — охаивать человека после его смерти! Я протестую! О мертвом или хорошо, или ничего!

— Все вы отлично знаете, что я права! — тихо, почти неслышно сказала Диана Шавлакадзе. — И все вы привыкли становиться на сторону сильного!

— Не все! — выкрикнул вдруг Анзор Натадзе.

— Да, были ученые, которые не боялись в кулуарах высказывать свое мнение, но их голоса тонули в хоре подхалимов на трибуне…

— Позвольте мне! — поднялся седовласый представительный человек. Он явно нервничал. Лицо покрылось пятнами, губы тряслись. — Я провел свой век в этих стенах. Я видел здесь много и добра, и зла… Но то, что творилось и творится в последнее время, — это нонсенс!

— Сколько разбитых надежд и утраченной веры в честность! — нетерпеливо перебил его Натадзе. — Страшнее всего, что несправедливость стала нормой нашей жизни!

— Окститесь! Помилуйте! Все вы только сейчас узнали об этом? — не на шутку разозлился Мирцхулава. — Считаете себя порядочными людьми, врачами, интеллигентами и поливаете грязью покойника? А где вы были раньше? Где скрывалась ваша хваленая принципиальность, когда профессор Бибилури был жив?

По-разному вели себя присутствующие: отводили глаза и прятали лица.

— Разрешите! — поднялся высокий худощавый человек средних лет. — Я тоже сотрудник этого института и тоже профессор… Впрочем, в последнее время было даже как-то неприлично называться тут профессором, потому что невольно ставишь себя на одну доску с Бибилури… До сих пор я не решался открыто сказать о том, что Рамаз Бибилури присвоил себе труд Шавлакадзе. Виноват… И это на моей совести…

— Полностью согласен с коллегой, — вскочил со стула немолодой мужчина с бесцветными глазами. — Я был одним из оппонентов Бибилури. Второй, к счастью, скончался полгода назад, не дожил до такого позора! Каждый день меня донимают угрызения из-за того, что я пошел на компромисс со своей совестью. Правду говорят здесь товарищи, что все мы потворствовали безобразиям, творимым Бибилури, — он облизал высохшие губы. — Думаю, что ни один из нас не сможет похвастаться, что противостоял ему. Я лично вынужден признать, что все эти годы был его покорным рабом, помог защитить докторскую диссертацию. Почему — сам не знаю!

— Люди! Что вы делаете? — закричал Мирцхулава в отчаянии. — Не губите себя! Неужели вы думаете, что своей исповедью приносите кому-нибудь пользу?!