Иорам Чадунели - Возмездие. Рождественский бал

— Не скажите. Самоубийство — итог душевной депрессии, некоторой даже деградации, признак безнадежности и страха, осознание собственной вины. А если представить Бибилури жертвой преступления, то он становится чуть ли не героем, возвышенным, величавым, прославленным ученым, чью жизнь оборвала рука преступника. Ищи, кому это выгодно. Вот чего добивается доктор Мирцхулава.

— Вашей версии, мой друг, недостает фактов, а противоречий — хоть отбавляй. Если, как вы утверждаете, профессор наложил на себя руки поздно ночью, то каким образом он появился днем в кабинете и назначил даже совещание? И каким образом нож оказался в другой комнате, а научный труд — и вовсе на первом этаже? Веревка со следами узла и крови в кабинете… Нет, дорогой анатом. Ваш дедуктивный метод не выдерживает критики. Я верю только фактам. Но для того чтобы они стали бесспорными, их приходится рассматривать всесторонне и в различных ракурсах…

Был поздний душный вечер, когда Темур и Джуаншер вышли вместе из института.

— Неужели высказывания коллег Бибилури останутся в деле лишь для красоты? — спросил Темур.

Джуаншер ничего определенного ответить не мог: сам не знал, как поступить с разоблачениями покойного профессора.

— Вот закончим следствие — и все прояснится, — уклончиво ответил он на всякий случай. — Установим, как погиб Бибилури, и передадим дело в прокуратуру. Мы присутствуем на последнем акте трагикомедии, а я, в отличие от тебя, знаю ее начало. Не хватает каких-то связующих моментов. Поэтому я возвращаюсь в институт. Спокойной ночи!

Но он не сразу вернулся в помещение. Некоторое время побродил по улицам. Мягкий асфальт, источая жар, казалось, скользил под подошвами. Раскаленные лучами знойного солнца стены домов щедро отдавали тепло и без того нагретому воздуху.

Голова была тяжелая, мысли стали неповоротливыми и ленивыми. Джуаншер тщетно искал прохладу. Увидел колонку с водой. Подставил под струю лицо, шею и долго плескался, благо улица оказалась пустынной. Почувствовав свежесть, Джуаншер направился к институту.

— Добрый вечер, батоно! — неожиданно, словно поджидая, очутился рядом Анзор Натадзе. — Вы не против, если я…

Джуаншер изумленно остановился.

— Доктор! — он проницательно вгляделся в Анзора. — Знаете, мне иногда кажется, что вы не просто ищете компании со мной, вы как будто защищаете самого себя… Или я ошибаюсь?

— Стало быть, я подозреваемый? — Натадзе по привычке снял и протер очки. — Вы не доверяете мне?

Джуаншер при свете уличного фонаря заметил в глазах Анзора Натадзе странный блеск.

— Любопытно, — Джуаншер произнес первое пришедшее на ум слово.

— Вы полагаете, — Натадзе истолковал это по-своему, — что профессора убили ночью, а я утверждаю: он совершил самоубийство днем. Я не могу ничем аргументировать, но уверяю вас, что так оно и есть. Впрочем, Бибилури умер много лет назад. Я даже затрудняюсь определить, когда реально наступила его нравственная смерть, но уверен, — не вчера. Да, я должен признаться, между нами были натянутые отношения. Я не хотел, чтобы вы знали об этом. Поэтому старался не оставлять вас наедине с другими сотрудниками: боялся, как бы кто не сболтнул вам лишнее. Весь день я был начеку, следил за каждым вашим шагом, был в курсе всего, что происходит в кабинете… Мне жаль тех невинных порядочных людей, которые оказались под подозрением из-за несчастья, постигшего наш институт. Из-за преступления одного бесчестного человека они должны испытывать позор и унижение…

Джуаншер невольно улыбнулся:

— Откровенность за откровенность. Я почему-то уверен, что вы не случайно оказались ночью возле института. Вы, конечно, не рассчитывали меня встретить и сейчас не знаете, что делать.

— Стало быть, вы все же подозреваете меня… В таком случае мне придется откланяться, полагаясь на презумпцию невиновности.

— Я бы на вашем месте не спешил уходить. Коль скоро вы здесь, давайте еще раз побываем на месте преступления. У меня предчувствие, что скоро наступит развязка…

Они поднялись по высокой лестнице и вошли в полуосвещенный коридор. Джуаншер осторожно разрезал ножичком ниточки на сургучной печати, почти неслышно вложил ключ в замочную скважину и резко толкнул дверь. Включил свет…

И увидел притаившегося в углу мужчину, в котором узнал заведующего клиникой Элизбара Мчедлидзе. Дверь в лабораторию была открыта.

— Как вы здесь очутились? — изумился Джуаншер.

Анзор Натадзе, казалось, лишился дара речи.

Джуаншер подошел к застывшему на месте Элизбару Мчедлидзе и взял у него из рук фонарик.

— Я пришел в лабораторию, — вдруг заговорил Мчедлидзе. — Дверь в кабинет была открыта. Честное слово…

— Он говорит правду, — вступился Натадзе. — Я видел с улицы свет в лаборатории.

— Я правду сказал! — осмелел Мчедлидзе.

— Садитесь, — указал на стул Джуаншер. — Рассказывайте…

— Мне трудно сознаться, — Элизбар Мчедлидзе сглотнул слюну. — Я все понимаю, что подвергаю риску свою жизнь и честь… Но я не мог не войти сюда: я искал свой нож.

— Вы утверждаете, что нож, которым совершено убийство, принадлежит вам?

— Да, это мой нож.

— И давно вы его потеряли?

— А кто сказал, что я его потерял?

— Но им совершено убийство!

— Я не знаю, какую роль сыграл мой нож в том, что Бибилури больше нет в живых. Могу сказать только одно: я совершенно случайно оставил его в кабинете профессора.

— Когда оставили?

— Не помню… Несколько дней назад.

— Для чего он понадобился Бибилури?

— Резать арбуз.

— Почему не взяли обратно?

— Забыл.

— А сегодня почему вспомнили?

— Надеялся, что окровавленный нож был другой. А мой лежит где-нибудь в кабинете.

— Хотели уничтожить вещественную улику?

— Получается…

— Нашли свой нож?

— Нет.

— Искали?

— Да.

— Вы не находите, что ваши объяснения весьма и весьма…

— Нахожу! Еще бы!

— И вы утверждаете, что дверь из лаборатории в кабинет оставалась открытой?

— Да, это так.

— Сколько странностей! — Джуаншер невольно улыбнулся. — Хорошо, поговорим завтра. И советую о вашем поступке и нашем разговоре никому не рассказывать. Можете идти домой.

— И вы не арестуете меня?

— Идите! — разрешил Джуаншер, набирая внутренний телефон дежурного привратника. — Скажите, пожалуйста, когда Элизбар Мчедлидзе вечером вернулся в здание института? Что? Как с утра явился на работу, так больше и не уходил? Спасибо… Да, любопытная получается картина, — обратился он к молчавшему и обескураженному Анзору Натадзе. — Не припомните, у кого из женщин в институте сломан передний зуб?

— Такой здесь нет… Во всяком случае, я не знаю.

— Тогда доброй ночи, доктор. И приятных сновидений…