Юрий Хазанов - Укол рапиры

Не успел Федя опуститься на место, как Роман спросил:

— А что сообщат нам Жора и Яша? Где вы там? Подтверждаете показания свидетеля Феди?

— Может, сами помогали писать? — спросила Аня.

— Ничего мы не писали, — сказал Яша.

— Ничего не знаем, — сказал Жора.

— И никто вам ничего не говорил?

— Нет!

— Не советовались с вами? Про что писать и насчет подписи?.. Свидетели, напоминаю, за дачу ложных показаний…

— Нет! — закричали Жора и Яша.

— Можете дать честное слово?

— Дайте честное слово! — потребовала Аня.

Стукнули стулья, с них разом вскочили Максим и Глеб.

— Хватит в самом деле! — крикнул Глеб. — Настоящий суд устроили… Мы написали! Мы! Что дальше?

— Это наше произведение, — сказал Максим. — И никого мы не думали обидеть… Просто хотели, чтобы лучше… всем… чтобы нам… нас… чтобы…

— Вот именно, — сказал Роман, — даже не знаете что.

— Нет, знаем, — сказал Глеб. — Чтобы с нами по-другому… А главное — чтобы правду можно было говорить и писать… И ничего за это… А вы тут…

— Как же вы думаете? — сказал Роман. — Вам только позволь, камня на камне не оставите. Писатели… — И опять голос у него был совсем взрослый, непохоже, что сам говорил.

И тут сперва медленно и спокойно, потом постепенно входя в раж, стал Роман объяснять, что, конечно, у вас… то есть у нас… не все еще благополучно, но мы и сами можем в своем доме порядок навести… А не звать греков… то есть варягов… И мы не позволим никому… сегодня другу или подруге, завтра еще кому-нибудь… Нет, как говорится, с такими в разведку не пойдешь… Да еще за придуманной фамилией, за псевдонимом думали укрыться! Соавторы!.. Таких надо сразу разоблачать… Выводить на чистую воду… С такими надо бороться… Такими…

Роману не хватило дыхания.

— Правильно, — досказала за него Аня. — Таким в пионерах не место. И в комсомоле.

Роман недовольно поморщился, что перебили, когда он еще, может, и половины не сказал, но заканчивать не было настроения, и он сурово произнес:

— Ладно, прекращаем прения сторон. Последнее слово предоставляется подсуди… соавторам.

— Не бойтесь! — крикнул Аркаша. — Если Роман в тюрьму упечет, буду вам радиопередачи носить!

— Что за глупые шутки! — сказал Роман. — Ну, соавторы, мы слушаем…

— А мы уже говорили, — сказал Глеб. — Не слышно было?

— Не надо грубить, — сказала Аня. — Вас спрашивает собрание. Ответьте, как расцениваете свой поступок?

— …Как? — сказал Глеб после молчания. — Расцениваем, как надо.

— А то, что Роман говорил: нож в спину, и про разведку, и про сор — все это чушь! — крикнул Максим.

— Вот-вот, — сказал Роман, — вы и в сочинении вашем измазали всех грязью. Думаю, говорить больше не о чем. Суду все ясно. Давайте голосовать.

— За что? — спросил кто-то.

И Роман объяснил: голосовать надо, само собой разумеется, за исключение Глеба и Максима из пионеров, поскольку они допустили клевету на свою школу, на товарищей и не только не признали вины, а даже наоборот — упорствуют.

Наступила полная тишина. Такого поворота никто не ждал.

— Кто за исключение, прошу поднять руку, — сказала Аня. — Так. Большинство… Собрание считаю закрытым.

Все встали уже с парт, лишь Глеб с Максимом остались сидеть, и Жора был до смерти рад, что Анька не спросила, кто против и кто воздержался — и, значит, можно потом сказать, что лично он был не согласен; и поднялись уже Глеб и Максим, и Глеб сказал, что никогда теперь не будет под чужой фамилией писать, только под своей, а в остальном они с Максимом правы… И Максим добавил, что все равно им рта не закроют, никто не запретит писать правду…

Но тут Роман закричал, что так голосование не проводят и чтобы все сели на место. Его послушались неохотно, а он велел Ане точно подсчитать голоса: сколько «за», «против» и сколько воздержалось. И кто именно…

— Голосуем снова, — сказала Аня.

И тогда получилась странная вещь. Против исключения подняла руку вежливая Люба и… знаете, кто еще? Аркаша Пронкин! Тот самый, которому в цирке выступать. А «за» — проголосовало опять большинство. И никто не воздержался…

На следующий день старшая вожатая Лора созвала совет дружины — и решение отрядного собрания было отменено.

Роману же от Лоры очень досталось; она говорила, понадеялась на него, что разберется в свете последних… А он вместо этого…

А Роман оправдывался и отвечал, что, значит, недопонял. Он думал, надо «раздолбать» — он и «раздолбал». А если б знал, что не нужно, так о чем речь?… Думаете, ему самому приятно?..

Дорогая мама!

Ты не представляешь, как я по тебе скучаю! Живется мне здесь довольно неплохо, если не считать, что все время думала о вас и очень грустила. А когда пришло твое письмо, стало совсем хорошо.

Мы ходили в лес и набрали три стакана ягод. Каждый день ходим купаться.

Пишу тебе письмо очень рано, еще все спят.

Недавно сюда на какую-то практику приехал студент из Африки. Фея Степановна, соседка наша через забор, была в кино и после рассказывала:

— Сидит, черный, и ржет. А я, как погляжу, так на него ржать начинаю. Кина так и не видела ни столечко. А он-то чего русскую картину смотрит? Все равно ведь не понимает. Они ж на деревьях гнезда вьют!

— Как тебе не стыдно, Фея Степановна, — говорит наша баба Зоя. — Мы ведь с тобой вместе в школу ходили. Помнишь?

— Как же, — говорит Фея Степановна, — все помню, кроме того, что забыла. Все люди братья, люблю с них брать я… Верно я говорю? Да чего ты, Зойка, хочешь? Мы ведь «сазаны». Не то, что ты: в Москву съездила — и начала свысока разговаривать, рот, как жаба, разеваешь…

Только это она не обидное сказала, не думай, мамочка. «Свысока» — значит, если человек на «а» говорит. «Масква», «сабака» — понимаешь? Потому что здесь, во Мстёре, все на «о» разговаривают, окают…

Ты, наверно, не знаешь, отчего Фея Степановна сказала: «мы — сазаны?» Ой, это очень страшная история, и случилась она совсем давно, когда еще река Клязьма была намного ближе к самой Мстёре, чем теперь. Это теперь Старое русло, называется «Старица». И вот по этой Старице купец Балин привез полную баржу волжских сазанов. Только все они по дороге испортились и протухли — «насквозь и даже глубже», как говорят наши мальчишки. Тогда купец нанял подводы и отправил всю рыбу в овраг — его с тех пор так и зовут «Сазаний» — и землей велел засыпать.

А по Мстёре разговоры пошли: купец-то с жиру бесится, рыба совсем еще свежая, мол. Ну и нашлись люди, мамочка, — кто с голоду, а кто ради интереса или от жадности выкопали рыбу, сварили и съели. И человек семьдесят умерло, если не больше. Вот с тех пор мстеряков и прозвали «сазанами».