Сергей Антонов - Трудный день

«А что, собственно, невозможного в том, — подумал Уэллс, — что имеющийся небольшой опыт может быть распространен по всей стране?»

Он сунул руку в карман и нащупал коробок со спичками. Это вернуло его в реальный мир. Достав коробок, машинально вертя его в руках, он слушал Ленина, но уже с другим настроением. Тень недоверия и легкой иронии скользнула по его лицу.

— Я думаю, мистер Уэллс, — продолжал Ленин, — что, когда вы приедете к нам через десять лет, вы убедитесь в жизненности наших теперешних планов.

Свет неожиданно погас, потом лампочки мигнули и снова загорелись слабым, красноватым светом, при котором нельзя было рассмотреть лица собеседника. Ленин даже не взглянул на лампочки, видимо, это был не первый случай.

Уэллс покосился на люстру, но, как и все, что он делал, очень спокойно, не придавая никакого значения внешним бытовым обстоятельствам, какими бы необычными они ни казались.

Лампочки снова мигнули и погасли. Но вот опять замерцали красноватым светом.

— Придется, мистер Уэллс, — просто сказал Ленин, — зажечь свечи.

Уэллс непроизвольно протянул руку с коробком, но, вспомнив о качестве спичек, отвел ее назад. А Ленин, увидев коробок, спросил:

— Разрешите?

— Этими свечи не зажжете, — с огорчением заметил Уэллс, кладя спички на стол.

— Почему? — Ленин, взяв коробок, посмотрел на него, прочел надпись на этикетке и чиркнул спичкой. Потом другой.

Как и в руках Уэллса, спички дымили, но не зажигались, тем не менее Ленин продолжал чиркать.

Уэллс знал: не зажгутся — и хмурился. Он совсем не собирался доказывать что-либо таким образом.

— Да, — наконец вынужден был признать Ленин. — Не зажигаются. На рынке купили?

— На рынке.

Ленин вернул спички гостю и сказал:

— Мистер Уэллс, спички-то у нас есть, и спички неплохие.

Владимир Ильич достал из ящика стола коробок, зажег свечи.

— Вы сказали, — напомнил Уэллс, — что изменятся не только города, но и деревни.

— Да.

— Тогда вам придется перестроить не только материальную организацию общества, но и образ мышления целого народа. По традициям и привычкам русские — индивидуалисты и любители поторговать.

«Ну, конечно же!» — подумал Ленин и улыбнулся. Потом серьезно сказал, как будто речь шла о чем-то совсем решенном и ясном:

— Несомненно, изменится и образ мышления, как вы говорите, индивидуалистов и любителей поторговать.

— Со временем?

— Да.

— Мистер Ленин, чтобы построить новый мир, нужно сначала изменить психологию людей. Сначала.

— Хорошо бы так. Прекрасно. Но так мы ничего не построим. И думаю, — Ленин сделал паузу, — не только мы, никто на нашем месте не построит. Заколдованный круг… Где взять этих новых людей? Не одного, не десяток человек, а тысячи и тысячи? Надеяться, что они вдруг появятся, — обманывать себя.

Уэллс резко разжал кулаки: он возражал, он был категорически несогласен.

— Я верю, что в результате большой и упорной воспитательной работы теперешняя капиталистическая система может стать цивилизованной и превратиться во всемирную коллективистскую систему.

— «Капиталистическая — в коллективистскую…» — Владимир Ильич нахмурился. В эти минуты разговор был явно ему не по душе. — Гм… Гм… — покашливание Ленина становилось все более энергичным и нетерпеливым. — «Капиталистическая — цивилизованной…»

— Да, да, — подтвердил Уэллс.

— Вы знаете мою точку зрения, — деликатно ответил Ленин. «Политическое мещанство! Сущая ерунда! Капиталист перестанет быть капиталистом! Во что вы верите?! Чем вы себя тешите?!» — хотелось сказать ему, но вряд ли Уэллс мог это понять.

— Да, я знаю вашу точку зрения, — заявил Уэллс. — Классовая борьба, насильственное свержение капиталистического строя, диктатура пролетариата. Кровь… Жертвы…

— Это неизбежно, — подтвердил Ленин. — Немалые жертвы. Но во имя чего? Есть ли этому оправдание или нет?

Они помолчали. Их мнения по основному вопросу не сходились.

— Мистер Уэллс, — наконец сказал Ленин, — я с удовольствием читал ваши романы, когда был помоложе, и с удовольствием перечитываю теперь.

Уэллс признательно наклонил голову:

— Спасибо.

— Читая вашу «Машину времени», я понял, что человеческие представления созданы в масштабах нашей планеты: они основаны на предположении, что технический потенциал, развиваясь, никогда не перейдет земные пределы. Но ведь он перейдет их?

— Нет никакого сомнения.

— Я так же, как и вы, убежден в этом. — Ленин обрадовался. Ему было приятно, что большой писатель и мыслитель разделяет его веру в будущее науки и техники. Владимир Ильич оживился, глаза его заблестели, и он продолжал: — Технический потенциал перейдет земные пределы, и мы сумеем установить межпланетные связи. И тогда, — Ленин дружески улыбнулся, — мы проверим: правильно ли вы, мистер Уэллс, описали Марс и марсиан.

— Боюсь, я не выдержу такого экзамена, — серьезно сказал Уэллс.

— Подумать только! Люди на Марсе! Мы с вами разговариваем об этом как о реальности.

— Вы сказали: мы установим межпланетные связи. Кого вы имеете в виду?

— Передовую страну. Не только страну передовых ученых и техников, но и страну передового общественного устройства.

Уэллс опустил косматые брови и облегченно вздохнул.

— Установив межпланетные связи, — продолжал Ленин, — нам, пожалуй, придется пересматривать наши представления о мире.

— Это будет в высшей степени занятная работа, — заметил Уэллс.

— Возможно, пересмотрена будет и ценность самого человека. Сейчас человек единственное мерило всего сущего, нас не с кем сравнить. «Человек есть мера всех вещей». Это революционное для своего времени положение выдвинуто еще в пятом веке до нашей эры.

Ленин сделал паузу.

— Но когда во «все вещи» будет включена такая вещица, как вселенная, жизнь на других планетах, их обитатели, человеку придется пересматривать и это великое и когда-то революционное положение… В самом деле, в стране лилипутов Гулливер чувствовал себя великаном, а в стране великанов — лилипутом. Мы еще нигде не были, ни с кем себя не можем сравнить. Может быть, мы самые развитые, самые сложные организации белка, а может быть, и не так, мистер Уэллс? Не об этом ли напоминает нам великий Джонатан Свифт?

— Затрудняюсь ответить, но нам подобные существуют наверняка.

— Существуют?..

Ленину становилось все интереснее и интереснее беседовать с Уэллсом.

— Вообразите только: где-то за миллиарды миллиардов километров от нас есть второй мистер Уэллс, второй товарищ Горький! — Ленин улыбнулся.

— В это верить не хочу. Есть подобные, но не вторые. Человек неповторим, вернее личность.

— Да, мистер Уэллс. Вы правы… А как насчет мистеров и товарищей?