Сергей Антонов - Трудный день

Михаил Иванович легонько постучал ладонью по белому подоконнику, раздумывая.

— Я понимаю вас, Владимир Ильич… — сказал Калинин, неторопливо подбирая слова. Он хотел уточнить замечание Ленина, быть может, даже поправить его. — Но видите ли, в чем дело… Труд при царизме, конечно, наказание за неизвестные грехи. Но тем не менее совестливость была в характере многих рабочих и при царе… Больше того, году этак в девятисотом или в конце того века, точно уже не помню, возник у нас в подполье спор: обязан или не обязан рабочий-революционер делать вещи хорошо?.. Так вот, Владимир Ильич, многие заявили: мы не можем выпустить из своих рук плохую вещь — это нам претит, унижает человеческое достоинство! Это при капитализме… Человеческое достоинство!

Удивительно богат был житейский и трудовой опыт у этого партийного деятеля. Ленин внимательно смотрел на Михаила Ивановича.

— Вот видите! — Ленин сел.

— К сожалению, совестливость не выдается вместе со свободой и равноправием.

— Да, Михаил Иванович… Совершенно верно…

Уже больше года занимал Калинин пост председателя ВЦИК, высшего органа Советской власти. Среди многих Ленину особенно нравилась в Калинине одна черта, выраженная им самим в следующих словах: «Правительство так должно вести себя, чтобы его как можно меньше замечали». То есть Советская власть должна привлечь к управлению государством такую массу людей, что потеряется разница между власть имущими и рядовыми гражданами.

«Разве это не великолепная программа для председателя ВЦИК? Ни один президент буржуазного государства не может поставить перед собой такой задачи…» — с гордостью за товарища думал Ленин.

Михаил Иванович сел. Он пришел посоветоваться по поводу некоторых сложных дел. Это были те самые дела, о которых он не посчитал возможным поговорить тогда, в субботу…

Положив папку на стол, Михаил Иванович начал неторопливо излагать одно дело за другим. Среди них были и неприятные: произвол местных властей, чванство и волокита чиновников, особенно в деревне, тайные и скрытые выступления кулаков.

Примерно год назад ВЦИК отменил смертную казнь. Молодое государство, еще не сбросившее всех врагов, едва арестовав адмирала Колчака и разгромив армию Деникина, уже заявляло о своем великом гуманизме, о своем отказе от права карать за преступления лишением жизни. Это было невиданно. Но этот более чем милосердный и справедливейший акт отнюдь не означал слабости Советской власти или принятия ею позиции всепрощения. Нет! Нужно строго карать за нарушение законности!

Владимир Ильич снова подошел к окну.

— Да, Михаил Иванович, — проговорил он, — формы подрыва Советской власти очень разнообразны… — и открыл форточку.

Был уже второй час. От Троицкой башни с песней шли кремлевские курсанты:

И сама песня, и молодые голоса курсантов нравились Ленину.

Песня затихла.

В наступившей тишине слышно стало, как на площади перед зданием Совнаркома кто-то из самокатчиков заводил мотор. Но горючее, видно, было плохое, и мотор, постреляв короткими очередями, затихал.

Михаил Иванович заметил, что Ленин явно ждал, когда заведется мотор. Наконец он завелся. Ленин с облегчением отошел от окна и сел за стол на свое место.

Часть дел он посоветовал Калинину вынести на рассмотрение Совнаркома, виновников безобразий почаще арестовывать и привлекать к суду.

Нужно во что бы то ни стало на веки вечные оградить новую жизнь от посягательств теперь уже «своих» врагов и головотяпов, и Владимир Ильич говорил Калинину о необходимости возвести законность в принцип и соблюдать ее самым строжайшим и придирчивым образом. Никому не позволено безнаказанно компрометировать Советскую власть, не позволено мириться с извращениями… И тогда не будет повода говорить о ее «разнообразии»…

Потом он положил руки на стол, хлопнул ладонями, как бы кончая со всем, о чем говорили, и спросил:

— Как вы думаете, Михаил Иванович, съезд хорошо отнесется к хозяйственным вопросам? Впервые так широко ставим…

Прежде всего Ленин имел в виду план ГОЭЛРО.

Калинин постучал пальцами по столу, раздумывая.

— Люди обрадуются, что мы заговорим о хозяйстве, а не о войне… Они истосковались по труду. Нормальный человек, Владимир Ильич, по природе своей созидатель…

Подперев подбородок рукой, Ленин с интересом слушал, как неторопливо отвечал ему Михаил Иванович, по старой крестьянской привычке говоря вместо «восьмой съезд» — «осьмой».

— Должны поддержать!

— А мыслящие инако?

— Не знаю, Владимир Ильич…

Эти «мыслящие инако» были умными, образованными, а в части своей и талантливыми людьми. «Бой на съезде? Ну-ну…»

Проводив Калинина, в радостно-приподнятом настроении, Владимир Ильич прошелся по кабинету раз, другой и вдруг остановился у стола. Что это? В одной из газет, пухлым ворохом лежавших на книгах, его заинтересовало маленькое объявление. Быстро пробежал его глазами: «Доклад… Мироздание и человек». Снял трубку.

— Соедините меня, пожалуйста, — Владимир Ильич заглянул в объявление, — с Политехническим музеем… Я подожду…

Вскоре его соединили. Женщина, по всей видимости технический работник, два раза переспросила, чего хочет от нее гражданин, но конкретно ответить Ленину, о чем именно будет доклад, не смогла. Никого другого в этот момент в музее не оказалось, и Владимир Ильич, назвав себя, попросил передать кому следует просьбу: позвонить ему.

«Может, может быть, тот самый! — уверял себя Владимир Ильич. — «Вскорости на Марс!» Может быть!»

Зажглась лампочка, нужно было говорить по телефону, а Ленин думал: «Что у меня послезавтра? И что именно в час? Вдруг не выберусь?» Он полистал календарь и в досаде покачал головой: ай-ай-ай!

Звонили из дому: затащили Горького, собирается уходить, было бы хорошо, если бы Володя пришел обедать хоть немного раньше четырех.

Владимир Ильич пообещал прийти пораньше и вызвал секретаря:

— Послезавтра, — повелительно, но так, что в тоне можно было угадать и шутку, сказал он ему, — послезавтра я, по всей видимости, должен быть свободен с часу до трех. И вы должны освободить меня. Да, да! Мне может понадобиться именно это время. С часу до трех!

Ленин шутил и не шутил… Председатель Совнаркома, слава богу, сам распоряжается своим временем!

— Тогда, Владимир Ильич… Тогда перенесем встречу с корреспондентом на удобное вам время.

— А корреспонденту, вы думаете, это удобно?

— Выясню, Владимир Ильич.