Дафна Дю Морье - Богема [litres]

Мария улыбнулась, встала из-за стола и, что-то быстро говоря по-французски, упорхнула вместе с ним. Впервые с тех пор, как закончилась программа, сидевшие за соседними столиками перестали смотреть на Найэла и устремили взоры на Марию.

Серьги ей очень к лицу, с грустью подумала Селия, гораздо больше, чем мне. Может быть, она захочет, чтобы я ей их отдала?

Сидевший рядом Папа взволнованно разговаривал с Фридой.

– Горжусь детьми? Конечно, я горжусь ими, – говорил он. – Умение показать товар лицом у них в крови. И мне безразлично, молочная то корова или жеребец, – воспитание сказывается.

Мария в паре с профессионалом промелькнула перед их столиком. Она оглянулась через плечо и показала Найэлу язык.

Высокие напольные часы пробили шесть раз. Сверху, из ванной, донесся шум льющейся воды. Должно быть, Чарльз промок во время прогулки и теперь принимал ванну. Было что-то зловещее в том, что он сразу поднялся наверх, не заглянув в гостиную. Это значило, что настроение его не изменилось. И мы все еще были паразитами.

– Перспектива ужина мне не слишком улыбается, – сказал Найэл. – Невеселое занятие сидеть за столом, когда никто словом не обмолвится. Кроме Полли, которая снова заведет свои вечные разговоры: «Ах, мамочка, я должна рассказать вам, что говорили детки, пока раздевались» – и пойдет, и пойдет.

– Ее рассказ нарушит молчание, – сказала Селия. – Пусть уж лучше говорит Полли, чем кто-нибудь из нас. К тому же Чарльз никогда не слушает. Он привык к ее разговорам, как к тиканью часов.

– Я бы не возражал, если бы дети говорили что-нибудь забавное, – сказал Найэл. – Но ведь такого не бывает. Хотя, возможно, они и говорят, но в пересказе Полли исчезнет весь юмор.

– Ты слишком суров к Полли, – заметила Селия. – Я действительно не знаю, что стало бы с этим домом без нее.

– Если бы только не приходилось сидеть с ней за одним столом, – сказал Найэл. – Это пробуждает во мне самые низменные инстинкты. Так и хочется поковырять в зубах и срыгнуть.

– Ты, во всяком случае, так и поступаешь. Относительно общего стола с Полли я согласна, но что предложить ей взамен? Поднос? Кто и куда его отнесет? Что на него положат? Ножку холодного цыпленка с нашего стола?

– В столовой она именно это и получает, – заметил Найэл.

– Да, – согласилась Мария. – Но она сама ее себе отрезает. Было бы гораздо более оскорбительно, если бы эту ножку отрезал кто-то другой и посылал ей на тарелке неизвестно куда, словно собачонке. Как бы то ни было, это началось во время войны, когда все ужинали в половине седьмого.

– Все, кроме меня, – сказал Найэл.

– Еще бы, – заметила Мария. – Как это похоже на тебя. Дежурить в качестве пожарного на крыше какого-нибудь склада, куда никто больше не поднимался.

– Это было очень опасно, – сказал Найэл. – Я совсем один стоял на крыше непонятной формы, а вокруг падали разные штуки. Никто никогда не поймет, что я проявлял чертовскую храбрость. Куда большую, чем Чарльз, который чем-то занимался в П. А. К. Н. [47] Несуществующая аббревиатура. или где-то еще.

– Не в П. А. К. Н., – сказала Мария.

– Все они звучат одинаково, – сказал Найэл. – Люди так привыкли к униформе и цепочкам букв, что всё глотали. Помню, как я сказал одной женщине, что работаю в Д. Е. Р. Ь. М. О., и она поверила.

Селия встала и принялась поправлять подушки, собирать бумаги. Кроме нее, никто бы этого не сделал. А Чарльз терпеть не мог беспорядок. В ее лондонской квартире не было ни пылинки, хотя, возможно, оттого, что она там хозяйка. А Фартингз принадлежал Чарльзу.

– Знаешь, Найэл, – сказала Селия, – по-моему, Чарльз недолюбливает тебя именно потому, что тебе недостает уважения к традициям.

– Не понимаю, что ты имеешь в виду, – сказал Найэл. – Я с огромным уважением отношусь к традициям.

– Да, – сказала Селия, – но к другим. Когда ты говоришь о традициях, то думаешь о том, как королева Елизавета, сидя на коне, произносит речь в Гринвиче, а потом размышляет, не послать ли за Эссексом или кем-то еще, кто был дорог ее сердцу в то время. Когда о традициях говорит Чарльз, он имеет в виду современный мир. Гражданственность, исполнение долга, борьбу добра со злом, то, на чем стоит наша страна.

– Как скучно, – сказал Найэл.

– Вот-вот, – сказала Селия. – Такое отношение и вызывает у Чарльза нескрываемое отвращение. Неудивительно, что он называет тебя паразитом.

– Но вовсе не поэтому, – возразила Мария, встав и посмотревшись в зеркало над камином. – Причина подобного отношения носит сугубо личный характер. Это глубоко затаившаяся зависть. Я всегда знала о ней, но делала вид, что не замечаю. Раз уж сегодня мы так разоткровенничались, признаем и это.

– Что признаем? – спросил Найэл.

– То, что Чарльз всегда ревновал к тебе, – сказала Мария.

Наступило долгое молчание. Прежде ни у одного из нас не хватало решимости высказать это вслух; во всяком случае, столь многословно.

– Не надо играть в правдивость, я терпеть этого не могу, – поспешно сказала Селия.

Мария всегда была так сдержанна. Если ее прорвало, всякое может случиться. Но дело сделано. Однако стоило ей об этом подумать, как она тут же задала себе вопрос: а что она имеет в виду? Какое дело и почему сделано? Все слишком запутано. Теперь можно всего ожидать.

– Когда это началось? – спросил Найэл.

– Что началось?

– Ревность.

Из-за канделябра на камине Мария достала губную помаду и стала красить губы.

– Ах, не знаю, – сказала она. – Думаю, очень давно. Возможно, когда я вернулась на сцену после рождения Кэролайн. Чарльз отнес мое возвращение на твой счет. Он считал, что ты имеешь на меня влияние.

– На тебя никто никогда не имел влияния, – сказал Найэл. – И я менее всех.

– Знаю, но он этого не понял.

– Он хоть раз что-нибудь сказал? – спросила Селия.

– Нет, просто я почувствовала. Между нами возникла странная напряженность.

– Но ему следовало знать, что это случится, – возразила Селия. – Я имею в виду твое желание выступать на сцене. Не мог же он надеяться, что ты поселишься в деревне, как обыкновенная женщина.

– Думаю, что надеялся, – сказала Мария. – По-моему, он с самого начала неправильно понял мой характер. Я уже говорила вам, что виной тому мое исполнение роли Мэри Роз. Мэри Роз – деревенская девушка. Постоянно прячется среди яблонь, а потом исчезает на острове. Она была призраком, и Чарльз полюбил призрак.

– А кого полюбила ты? – спросил Найэл.

– Раз я была Мэри Роз, то я полюбила Саймона, – ответила Мария. – Чарльз был воплощением всего того, что я видела в Саймоне. Спокойный, надежный, преданный. К тому же в то время рядом со мной никого не было. И все эти цветы…