Майкл Гибни - Су-шеф. 24 часа за плитой

– Джентльмены, – интересуется он, пряча под стойку ряды пустой тары, – чего желаем на этот раз?

– Я бы пропустил еще парочку, как появится возможность, – поясняет Уоррен, потряхивая пустую бутылку.

– Непременно, друг, – уверяет его Пит. – А вам, сэр?

– А мне, пожалуй, хватит, – отвечаешь ты, – завтра рано вставать.

– Хорошо, – невозмутимо произносит Пит, извлекая новую бутылку пива и до краев наполняя твой стакан, после чего убирает ее в специальное отверстие в стойке бара.

– Оу, спасибо, Пит, – удивленно восклицаешь ты.

Он заговорщицки подмигивает тебе и, указывая пальцем на кого-то в толпе, отходит к другому клиенту.

Уоррен – отличный собеседник по причине своего философского настроя и всегда готов поддержать диалог на абстрактные темы. Имея опыт в другом виде занятости, он знает, как устроен мир за пределами ресторанного бизнеса. В отличие от большинства твоих коллег, с Уорреном можно обсудить не только одно кулинарное дело, если бы было желание поговорить, что на самом деле редкость в такой вечер, как сегодняшний. Почти всегда после такого загруженного рабочего дня разговор заходит только о ней одной.

– Итак, – интересуешься ты, – как ты себя чувствуешь?

– Как я себя чувствую?

– Ну да, после такой загруженной смены.

– Чувствую себя ослом, которому не хватает пинка, чтобы он пошел, – признается Уоррен. – Что-то сегодня у меня все полетело под откос.

– Ну я считаю, все мы были этим сегодня грешны, – пытаешься его успокоить.

– Точно не как я, – настаивает он, – под конец смены я натворил нечто невообразимое.

Ты осознаешь свою обязанность снять с него это бремя вины. Он не должен так себя корить, ведь, по правде говоря, не брось ты его одного у плиты, он не влип бы с тем последним заказом. Вообще-то он изрядно потрудился, обслуживая такое небывалое количество посетителей.

– Перестань винить себя в чем-либо, – советуешь ты Уоррену. – Ты выложился сегодня на все сто.

– Быть может, – сомневается он. – Пока я лишь рад, что шефа Брайана не было поблизости, когда все это случилось.

– Ах, о нем не беспокойся, – заявляешь ты.

– Просто рядом с ним хочется делать все по высшему разряду, понимаешь? Я не хочу, чтобы он терял в меня веру.

– Он верит в тебя, как в никого другого, – возражаешь ты. – Но тебе стоит еще немного попрактиковаться на зелени, вот и все.

– Возможно, – отвечает он, делая хороший глоток виски, взбалтывает кубики льда в своем стакане и вглядывается в дно сквозь золотистую жидкость. – Это что-то типа «Как же мне попасть в Карнеги-холл?» – да?

– Ну да, точно, – смеешься ты, – рано или поздно, но ты туда попадешь. Не переживай.

– Договорились тогда, – успокаивается он и опустошает стакан.

Такое откровенное признание Уоррена помогает уловить в его характере ту же самую черту, какая свойственна и тебе. Это желание впечатлять, жажда признания или потребность преуспеть. Тебе хочется сохранить в нем эту особенность, оградить от посягательств, для чего требуется позаботиться о нем, так же, как в свое время поступили твои наставники.

– Так что же вынудило тебя переключиться на кулинарное дело? – интересуешься ты. – Почему ты оставил энтомологию?

– Почему я готовлю? – переспрашивает он. – Ох, ну это просто. На кухне нет политики, никаких подковерных интриг.

– Думаю, что этого как раз с лихвой, – возражаешь ему ты. – На кухне существует множество преград для желающих чего-то достичь.

– Это правда, но есть огромная разница между преодолением преград и получением чего-то незаслуженно. На кухне такой бредовой ерунды не встретишь. Я имею в виду, что тебе не стать су-шефом в хорошем ресторане без выслуги лет, так ведь? Ты в этой должности сколько? Два года?

– Ну да.

– А сколько лет перед этим ты просто готовил?

– Десять.

– Тогда ты должен понимать, что свое место надо заслужить. И происходит это благодаря тем умениям, которые ты развиваешь в течение многих и многих лет упорной работы, и определяют тебя, в конце концов, именно они. Кулинарное дело – последний оплот настоящей меритократии, где главную роль играет то, насколько хорошо ты выполняешь свою работу. Ну и, конечно, уровень мастерства.

– Бесспорно, – подтверждаешь ты его мысль. – Я просто считаю безоговорочную веру в упорный труд слегка опасной. Твоя уверенность в необходимости выслуги отодвигает на второй план наше предназначение.

– Я понимаю, что тяжелый труд сам по себе еще ничего не значит, – парирует Уоррен, – но ведь он действительно важен. Я хочу сказать, он хотя бы придает значимость всему, чем мы заняты. Облагораживает нас и сохраняет честность в работе.

– Не без этого, – соглашаешься на его слова, – но, как мне кажется, ты меня немного не понял. Скажу другими словами. Для чего мы существуем? Я имею в виду, что мы должны делать как повара?

– Мы должны кормить людей, – неуверенно отвечает Уоррен, – проявлять о них заботу.

– Совершенно верно! – восклицаешь ты. – Но не кажется ли тебе, что порой мы об этом забываем? Поясню. Когда все мы сбиваемся с ног, чтобы чего-то достичь, мы упускаем из виду простейшую вещь, что задача наша – кормить людей. А если мы забываем об этом, то для чего весь этот упорный труд? Чтобы шефа впечатлить? Или себя самих порадовать? А если так, не является ли тогда высокая кухня еще одной формой просвещенного самолюбования?

– Да нет же, послушай, вот здесь-то ты меня и не понял, дружище, – оспаривает он твое высказывание. – Наше эго даже не входит в это уравнение. Кулинария – чистый альтруизм, куда не входит понятие «Я». Говорю о том, что ты делаешь для остальных людей. Вот что поражает меня больше всего, так как в этом присутствует огромная доля благородства.

– Не могу не согласиться, – признаешься ты. – Именно по этой причине совсем неважно, что там шеф…

– Эй, чудилы, какого хрена вы тут обсуждаете? – шумно вмешивается в ваш разговор Стефан, залихватски подлетев к стойке за алкоголем.

– Кулинарию, – слегка раздраженно отвечаешь ему ты. – А тебе-то, парень, какое дело?

– Ты ведь не взялся снова забивать голову нашим поварам всей этой философской белибердой, правда? – строго вопрошает он, сложив руки на груди.

– Нет, шеф, – отрицаешь ты его предположение. – Просто беседуем о кулинарии. Почему мы делаем то, что мы делаем.

– Он пудрит тебе мозги, Дон Хуан?

– Не-не, ни в коем случае, – вступается за тебя Уоррен. – Работу обсуждаем, так что все нормально.

– Вот и ладно, – утихомиривается Стефан, подзывая Пита кивком головы. – Ненавижу, когда вы начинаете умничать и все такое. Это только всех смущает.

– Ну конечно, – зло соглашаешься ты.

Тем временем Виндог препроводил свою новую знакомую к музыкальному автомату. Кажется, что она действительно прониклась к нему симпатией, так как стоит почти вплотную к Винни, проводя длинными накладными ногтями по его упругому ирокезу, пока он выбирает песни. Его выбор – мелодии семидесятых и восьмидесятых годов – представляет собой тонкую грань между прото-панком и синти-балладами, сочетание которых приковывает к музыкальному автомату не один любопытствующий взгляд, и даже Уоррен здесь не исключение.