Сахиб Джамал - Темнокожий мальчик в поисках счастья

— Он что, боится, что я у него что-нибудь украду? — дрожащим от волнения голосом спросил Мухтар. — Я не вор.

— А кто же ты, позволь тебя спросить? — ехидно пропел Баранов.

— Я? — юноша на минуту запнулся и почему-то вспомнил, как когда-то в вагоне ему ответил Сулейман. И неожиданно громко и отчетливо сказал: — Я честный рабочий!

— Ясно, господин Баранов? — воскликнул молодой человек и, протянув Мухтару руку, сказал: — Давай знакомиться, парень. Николай Гладышев! А это — Анатолий Марченко.

— Мухтар ибн Хусейн, — в свою очередь назвал себя своим полным именем Мухтар.

— Только почему ты «ибн Хусейн»? Разве ты не азербайджанец?

— Нет, я араб.

Человек лет тридцати — тридцати пяти с большими карими глазами и высоким открытым лбом, до сих пор не отрывавший взгляда от окна, с любопытством повернулся к Мухтару.

— Настоящий араб? Из Аравии? — с живой заинтересованностью спросил он.

— Да, из Багдада, — отвечал Мухтар.

— Ты ешь, ешь, — сказал Мухтару Мехтиев, заметив, что тот не притрагивается к хлебу. — А разговаривать будем потом. Думаю, время у нас для этого еще найдется.

Когда Мухтар поел, Мехтиев участливо спросил его:

— Кто тебя так изуродовал, друг?

— Полицейские в участке.

— За что? — заинтересовался Гладышев.

— Я продавал газеты.

— За это еще никогда никого не били и не сажали в тюрьму, — проскрипел Баранов.

— А какие же газеты ты продавал? — спросил его сидевший под окном человек с каштановыми волосами.

— «Азербайджан», — ответил Мухтар.

Тут удивился даже Мехтиев, но, не желая подавать вида, сказал:

— Ну что ж, «Азербайджан» так «Азербайджан».

Он понял, что юноша что-то скрывает, и не хотел сейчас ни о чем допытываться.

— И вы верите ему? — не унимался Баранов. — Неужели, думаете, этого сопляка мусаватистские полицейские избили за то, что он продавал мусаватистскую газету «Азербайджан»? Надо идиотом быть, чтобы поверить. Провокатора нам в камеру подсунули, шпиона — вот что я скажу, господа хорошие.

«Шпион? Я — шпион?» — кровь бросилась Мухтару в голову. Огромным усилием воли он удержался от охватившего его желания рассказать о себе все.

Волнение Мухтара не укрылось от глаз Николая Гладышева. Он успокаивающе дотронулся до его плеча и сказал:

— Не обращай внимания. Спокойно, приятель! Ложись и отдыхай.

Мухтар не мог успокоиться, он должен был хоть что-нибудь сказать этим людям, чтобы рассеять гнусные подозрения Баранова, которого возненавидел с первого взгляда. И он решился:

— Мне передали для продажи газеты «Азербайджан». Оказалось, что в них была вложена еще одна газета — «Азербайджанская беднота». Вот полиция меня и схватила. Избили так, что все тело болит.

— А ты знал, что это запрещенная газета? — спросил Гладышев, глядя прямо в глаза Мухтару открытым, чуть лукавым взглядом.

— Нет, не знал, — Мухтар невольно опустил глаза.

— Ну и очень хорошо, что не знал, — усмехнулся Гладышев и похлопал Мухтара по руке. «Помалкивай, мол, парень».

На некоторое время в камере наступила тишина. Мухтар вытянулся на нарах. Только сейчас он почувствовал, как нестерпимо болит все тело.

Сквозь окошко в камеру проникал ласковый ветер. Дело шло к вечеру, воздух посвежел. Незаметно для себя Мухтар задремал. Проснулся он от грохота засова и скрипа двери.

— Баранов! — крикнул появившийся в дверях надзиратель. — На допрос!

Баранов вскочил с нар, стал суетливо надевать ботинки и пиджак. К дверям камеры он шел с таким видом, точно хотел сказать: «Вот, смотрите, я иду на пытки, на мученья».

— Ух! Будто воздух чище стал! — воскликнул молодой человек с каштановыми волосами, едва захлопнулась дверь.

— Да, неважный, тяжелый человек, — заметил Мехтиев.

— Неважный?! Мягко сказано! — усмехнулся Гладышев. — Дрянцо. Одним словом, эсер, а хуже этого не придумаешь. Не так ли, Сантос?

— Истинно так, — ответил человек с каштановыми волосами и вдруг обернулся к Мухтару: — А знаешь ли ты, араб из Багдада, что такое эсер?

Мухтар отрицательно покачал головой.

— Не знаешь? — продолжал Сантос. — Это социалист-революционер.

— Разве революционер может быть плохим? — возразил Мухтар.

— А как по-твоему? — спросил его Николай Гладышев.

— По-моему, революционеры — это самые добрые, храбрые люди.

— Правильно. Но только эсеры — это революционеры по названию, а предатели по призванию. Товарищ Мехтиев, объясни парню, чтобы он понял как следует.

— Слушай, братец, — подсел к Мухтару Сантос, — ты нас не бойся, здесь больше эсеров нет. Ты мне вот что скажи. Ты какую, говоришь, газету продавал?

— «Азербайджан», а внутри ее была та газета, за которую сижу здесь.

Все засмеялись.

— А ты не помнишь, там на первой странице никакого рисунка не было?

— Рисунка? — переспросил Мухтар. — Был рисунок: аскер с пятиконечной звездой протягивал руку рабочему-нефтянику, а за их спиной были нефтяные вышки.

— Вот это здорово! — воскликнул Сантос. — Ты понимаешь, Николай, как это здорово! — И он ткнул кулаком в бок Николая, потом схватил его, опрокинул на нары и, хохоча во все горло, стал подминать под себя.

В двери камеры отворилось крохотное окошко — «волчок», и послышался окрик: «Соблюдайте тишину».

— Соблюдаем, начальник, спасибо за внимание, — ответил успокоительно Сантос, выпуская Гладышева из объятий. И вдруг обхватил обеими руками голову Мухтара и воскликнул: — Дай, черномазенький, я тебя поцелую!

Мухтар не сразу понял, почему так радуется этот странный человек. Что он ему сказал такого? Какое он имеет отношение к рисунку в газете «Азербайджанская беднота»? И вдруг вспомнил все, что происходило в доме у Сергея. «Постой, как же зовут этого человека? Сантос… Сантос… И Сергей тогда называл это имя. Так вот оно что!»

Первым порывом Мухтара было сейчас же рассказать этому славному человеку, как появился рисунок в газете, но дверь камеры снова заскрипела, впуская обратно Баранова.

— Палачи! — с наигранным возмущением воскликнул Баранов. — История еще скажет свое слово! — Заметив, что его возвращение не вызвало никакого любопытства, Баранов забрался на нары и через несколько минут сделал вид, что спит.

Среди ночи двери камеры снова лязгнули, и солдаты втолкнули в нее какого-то человека. Было темно, и Мухтар не разглядел его. Надзиратель оставил «волчок» открытым и не отходил от двери. Заключенным пришлось еще потесниться. Заметив, что за дверью стоит тюремщик, нового узника не тревожили вопросами. Усталость сломила Мухтара, и он заснул.

На рассвете камера проснулась. Каково же было удивление Мухтара, когда в ночном «госте» он узнал Джангира, того самого высокого нефтяника, который распоряжался ночью при разгрузке оружия.