Сахиб Джамал - Темнокожий мальчик в поисках счастья

Мальчик шагнул к кругу.

— Не бойся, сын мой! — подбодрил его Шейх-Саид. — Эта змея менее коварна, чем некоторые люди. Она убивает, только когда голодна, не в пример тем, которые именем бога душат слабых и беззащитных, лишь бы набить мошну.

— Правда! Правда! Мудрый Шейх-Саид верно говорит! — послышались громкие возгласы.

Мухтар решительно стянул покрывало с удава.

Шейх-Саид подошел к Аждахе и провел ладонью по широкой спине. Змея лежала неподвижно. Ее светло-желтая кожа, испещренная крупными черными и серыми пятнами и волнистыми полосами, блестела на солнце.

— Дай мне гандил! — обратился заклинатель к Мухтару.

Мальчик достал из сундука похожую на лампаду чашечку, подвешенную на тонких цепочках к кольцу, и подал ему. Шейх-Саид вытащил из кармана шелковый кисет с цветной кистью, быстро развязал шнур, бросил в чашечку гандила щепотку какого-то порошка и зажег. Струйка пахучего пьянящего дыма поднялась в воздух. Заклинатель несколько раз взмахнул дымящимся гандилом над головой Аждахи, и змея зашевелилась.

— Мой удав издавна приучен к запаху гашиша. Он тянется к нему точно так же, как к запаху нашей иракской нефти тянутся «друзья» арабов из дальних стран.

По толпе прокатился смех.

Огромная змея, почуяв запах гашиша, медленно стала развертывать свои кольца. Шейх-Саид протянул Мухтару маленький колокольчик и велел звонить, а сам опять взял флейту. Услышав музыку, удав начал раскачиваться. Он все выше и выше поднимал голову. Скоро верхняя часть его туловища уже находилась высоко над ковром. Оборвав на секунду игру, старик громко воскликнул: «Ракс!» — и заиграл снова. Змея, приученная к звукам флейты, начала медленно извиваться в такт музыке. Шейх-Саид то наклонялся к ней совсем близко, то отходил в сторону. Наконец он отнял флейту от губ. Аждаха, держась на хвосте, поднялась почти во всю длину и, выпустив длинный черный язык, повертела головой в разные стороны, как бы приветствуя зрителей. Тогда заклинатель поднял палочку и резко, со свистом взмахнул ею. Змея, как подкошенная, упала на ковер, быстро свернулась в кольца и замерла.

Зрители бурно выражали свое восхищение, но скоро умолкли, заметив властный и строгий взгляд старика, который зорко вглядывался в толпу, словно кого-то отыскивая. В эти минуты он был похож скорее на полководца, чем на бродячего заклинателя. Многие знали привычку Шейх-Саида: прежде чем что-нибудь сказать, внимательно осмотреться вокруг.

Но, против ожидания, Шейх-Саид не сказал ничего. Убедившись, что Мухтар хорошо укрыл удава, он выпустил на коврик мартышку. Обезьянка представляла то купца-ростовщика, то пьяницу, то толстобрюхого помещика, который курит кальян. Она издавала невообразимые звуки и уморительно гримасничала. Присутствующие покатывались от хохота, хватались за животы, громко повторяя остроумные, едкие реплики Шейх-Саида.

Но самый интересный момент наступил, когда на ковер были выпущены перепелки. Сперва они дрались между собой из-за корма. Но тут Шейх-Саид выпустил на них из клетки коршуна. Хищник с яростным клекотом бросился на перепелок. Птицы вначале растерялись, но затем взъерошились, захлопали крыльями и всей стайкой кинулись на врага. Натиск отважных птиц был так стремителен, так гневен, что коршун вынужден был, ко всеобщему удовольствию, с позором бежать с поля боя и спрятаться в своей клетке.

— Вот, посмотрите на этих маленьких пичужек! — сказал Шейх-Саид, когда смолкли восторженные возгласы толпы. — Они одолели свирепого коршуна, потому что были дружны. Ни один хищник не страшен, если от него дружно защищаются! Подумайте об этом на досуге!..

Шейх-Саид достал из-за пояса пестрый платок и расстелил его на земле.

— Теперь, добрые люди, помогите мне прокормить моих любимцев — бросьте на этот платок кто сколько может!

Только когда зазвенели монеты, Мухтар вспомнил вдруг, что с утра не был дома. Он рванулся было с места, но Шейх-Саид остановил его:

— Что с тобой? В чем дело?

Мухтар растерянно взглянул на старика.

— Моя мама, она все еще больна… А я здесь… Домой… надо… домой…

Старик не дал ему договорить.

— Хорошо, иди… Передай матери, что я сегодня обязательно навещу вас, — сказал он и, обратившись к толпе, громко крикнул: — Люди, дайте ему дорогу, его мать, как наш Багдад, изнемогает от тягостной жизни!

Мухтар торопился домой. С каждым шагом в душе его нарастало чувство тревоги. И это не без причины. Сегодня, на заре, когда он покидал дом, мать себя чувствовала совсем плохо.

Пурпурные лучи заката уже покидали небо. На окнах богатых особняков угасало пламя вечерней зари, но Багдад все еще шумел: водонос с бурдюком на спине нараспев предлагал прохожим холодную родниковую воду; стараясь перекричать друг друга, зазывали покупателей продавцы сдобных лепешек, сладостей.

Мухтар остановился и пересчитал свои капиталы.

— Десять пиастров! Не густо. Ну что ж. На четыре пиастра надо взять хлеба, на два — халвы… Мама очень любит ее.

Запах вкусного жареного гороха чуть было не нарушил всех расчетов Мухтара, но мальчик только несколько раз глубоко вдохнул этот соблазнительный аромат и поспешил дальше.

Купив два плоских круглых хлебца «хуба», Мухтар подошел к лавке, где продавали сладости:

— Положите мне, пожалуйста, между этими хлебцами кусочек халвы! — вежливо обратился он к хозяину и протянул деньги.

Продавец посмотрел на монеты, молча отвернулся и продолжал отгонять от сладостей мух.

Мухтар повторил свою просьбу.

— Ты что, сумасшедший? — окрысился на него продавец. — Что можно дать на эти гроши?

Мухтар смутился, но не отступил.

— Два пиастра не валяются на дороге! За них хозяин с меня семь шкур содрал, — в сердцах сказал он. — Дайте сколько можно…

— Проваливай-ка отсюда! — прикрикнул лавочник. — У меня без тебя болит голова.

— Да, у вас холера, чахотка… через час Азраил придет за вашей душой! — еще больше вскипел Мухтар.

— Ты! — загремел в бешенстве лавочник. — Ты смеешь меня, мусульманина, так обижать?! — Он схватил медную чашку весов и хотел запустить ее в Мухтара.

Но мальчик был уже далеко. Он шел и возмущенно ворчал:

— Два пиастра ему не деньги! Пожалел кусочек халвы для моей больной уммы.

У базара Мухтар наткнулся на уличного гадальщика Ахмеда-эфенди. Сидя на корточках, старик задумчиво глядел на темно-фиолетовые фасоли, разложенные на желтом платке. Доверчивые люди, особенно женщины, часто сидят у этого платка и затаив дыхание ждут, что им ответят фасоли, на которых гадает старик.

Мухтар остановился, с грустной мольбой посмотрел на гадальщика и тихо спросил:

— Дедушка, правда, что вы можете сказать, что ждет людей завтра?