Сахиб Джамал - Темнокожий мальчик в поисках счастья

— Стой здесь, я скоро приду, — и, оставив Мухтара на причале, Мирза поднялся по трапу.

Мухтар задумчиво глядел на воду. Вот снуют быстроходные катера от причала к причалу, оставляя за собой пенистые буруны, подвозя то пассажиров, то багаж. Стаи больших серых чаек беспрестанно кружатся над водой и, заметив добычу, камнем падают в воду. Их резкие крики напомнили Мухтару его путешествие в Мекку. И ему показалось, что все это было очень, очень давно…

Мирза долго не возвращался. Мухтар уже стал волноваться и прикидывать, как бы ему самому попасть на пароход. Но тут показался Мирза в сопровождении какого-то моряка.

Подойдя к мальчику, Мирза произнес:

— Вот он, наш бунтарь. Его зовут Мухтар. Он не из ленивых, до Бейрута может помогать вашим ребятам. — И, повернувшись к мальчику, сказал: — Запомни, этого дядю зовут Маркос.

— Да, да, дядя Маркос, я Мухтар, я из Багдада, я араб, я исполню все, что вы прикажете… только, пожалуйста, возьмите меня с собой. Я не буду вам обузой. Я буду…

Маркос улыбнулся и, обняв Мухтара за плечи, погладил по голове:

— Брат мой, для меня слово саиба Мирзы свято… Ты поедешь со мной. Только знай, тебе туго придется, поедешь в трюме…

— Хоть в темнице.

Мужчины рассмеялись.

— Нет, пока обойдемся без нее, — сказал Маркос. — А у тебя много вещей?

— Ничего нет.

— Да какие у него могут быть вещи?

Не спуская с Маркоса горящих глаз, Мухтар спросил:

— Дядя Маркос, мы уедем сегодня?

Маркос и Мирза переглянулись. Моряк потрепал вихрастую голову мальчика и очень тепло ответил:

— Нет, отплываем завтра. Придешь сюда, на это место, и я сам выйду к тебе.

Глядя на Мухтара, Маркос думал: «Да, у всех жизнь начинается по-разному. У одних — ярко, словно сияющий солнечный день, у других — словно мрачная осенняя ночь». Моряк горько усмехнулся. Он вспомнил свое детство. Маркос не знал материнской любви. Его мать умерла при родах. Отец каждый день выходил в море. Ловил рыбу, продавал. Часть денег отдавал старой Марии — женщине, которая всю заботу о ребенке взяла на себя. Вскоре отец спился и, однажды уйдя в море, не вернулся. Пятилетний Маркос остался круглым сиротой. Все думали, что мальчик не выживет. Но добрая одинокая женщина вырастила его, как растит своих детей бедный люд: в нужде, в труде, в уважении к старшим и к добру.

Когда Маркос подрос, он полюбил море. Эта любовь привела его в афинский порт. Морской воздух и физический труд сделали свое благотворное дело: юноша вырос сильным и высоким.

И сейчас Мухтар с восхищением глядел на его ладную высокую фигуру, на черные пушистые усы и думал: «Греки тоже смуглые, как арабы. Интересно, какие же русские?»

Маркос и Мирза дружили уже давно. Пятнадцать лет назад команда судна «Меркурий», принадлежавшего греческой пароходной компании «Ниорхос», поддержала грузчиков Карачи, которые отказались разгрузить «Меркурий» за низкую плату. Команда судна не допустила на пароход штрейкбрехеров. Вот тогда и возникла братская дружба между Мирзой и Маркосом. Мирза знал, что Маркоса избрали председателем профсоюзного комитета моряков «Меркурия».

Владелец «Меркурия», сэр Чарлз Мэдисон, был генералом британских цветных войск, но, получив ранение, ушел в отставку и сменил военный мундир на черный смокинг. Весь свой капитал он вложил в торгово-пассажирское судно «Меркурий».

Сейчас шефа на судне не было. Он отдыхал на фешенебельном курорте в Эгейском море, и капитан должен был заехать за ним, а затем идти к берегам Италии.

Команду «Меркурия» составляли люди разных национальностей. Тут были индийцы, малайцы, арабы, греки. Офицерский состав был подобран лично мистером Мэдисоном и состоял исключительно из англичан.

«Меркурий» был обычным кораблем, каких немало бороздит океан, но с тех пор, как он перешел в руки Чарлза Мэдисона, его знали почти во всех портах мира. Он заходил и в Одессу, и в Осло, и в Гавану, и в Шанхай. «Меркурий» плавал под британским государственным флагом, на что имел особое разрешение от Уинстона Черчилля — тогдашнего военного министра Англии. Мэдисон любил — говаривать: «Мой «Меркурий», бороздя все моря и океаны, прославляет корону его величества».

На «Меркурии» всегда царила жестокая дисциплина, однако подпольный профсоюзный комитет, руководимый Маркосом, готовился дать первый бой сэру Мэдисону.

И Мирза, зная об этом, шепнул Маркосу:

— Маркос, может быть, тебе будет трудно взять его в этот рейс? — и он кивком головы указал на Мухтара.

— Нет, нет, пусть завтра приходит. Поплывем вместе… — по-отцовски похлопал Маркос Мухтара по спине. — Ну, новый друг, до завтра!

На радостях мальчик не знал, как себя вести. Он схватил руку моряка и долго тряс ее, приговаривая:

— Пусть небо над вами всегда будет чистым… Пусть ни одна гадюка не встретится на вашем пути… Пусть вечно зеленеет дерево вашего счастья!

— Пусть! — весело повторил Маркос.

Расставшись с Маркосом, Мирза и Мухтар возвращались домой. Еще издали Мухтар увидел коляску мадам Жаннет и, изменившись в лице, сказал дрогнувшим голосом:

— Смотрите, саиб, на мою голову обрушилась новая беда…

В ответ вожак докеров только улыбнулся, но, заметив, как побледнел Мухтар, строго спросил:

— Ты из их дома ничего не брал?

— Упаси аллах!

— Тогда чего ж ты испугался? Честному человеку нечего бояться.

Они вошли в барак. Мадам Жаннет сидела на низкой табуретке, окруженная группой рабочих, и о чем-то оживленно спорила. Увидев Мухтара, она легко поднялась и сама пошла ему навстречу. Кивнув довольно сухо Мирзе, Жаннет радостно протянула мальчику руку, а он стоял растерянный, опустив голову, не то от стыда, не то от страха. Все ждали, чем кончится эта немая сцена. Кто-то бросил острую шутку, в ответ раздался дружный хохот. Мадам Жаннет недовольно повела плечами.

— Разве ты не понимаешь, что поступил нехорошо? — с упреком сказала она, не сводя с мальчика пристального взгляда.

Ответом ей было молчание.

— Мне сказали, что ты собираешься в Бейрут, — продолжала мадам Жаннет, — это правда?

— Правда! — ответил Мухтар. Было заметно, что он сильно волновался. Лицо его залила краска.

— Да, госпожа, я пристроил его, — вмешался в разговор Мирза. — Он поедет в Ливан, а затем в Дамаск. Там все же ему будет легче жить, чем здесь, у нас… — Мирза говорил мягко, словно извиняясь…

Слова Мирзы пришлись мадам Пореш не по душе. «Ну разумеется, у меня в полном комфорте и достатке жизнь для него тяжелей, чем на улицах Бейрута или Дамаска», — с горькой иронией подумала она. А вслух сказала тоном человека, сознающего свое превосходство:

— А знаете ли вы, что нужда как трясина: кто в нее попал, тот уже не выберется без посторонней помощи. А тем более ребенок.