Тони Моррисон - Возлюбленная [litres]

— Да, сэр.

— Сиди, сиди, Дженни, — сказала его сестра, и Бэби сразу почувствовала облегчение.

Когда они спросили, что она умеет делать, то вместо того, чтобы перечислить добрую сотню разных своих умений, она почему-то задала вопрос о работе на бойне. Нет, для этого она слишком стара, сказали они.

— Да она отличный сапожник, лучше не сыскать! — сообщил мистер Гарнер.

— Сапожник? — мисс Бодуин изумленно подняла густые темные брови. — Кто же тебя такому ремеслу научил?

— Да так, один раб, — сказала Бэби Сагз.

— Ты и новые башмаки шьешь или только старые чинишь?

— Новые, старые — что угодно.

— Отлично, — сказал мистер Бодуин, — это уже неплохо. Но тебе, пожалуй, денег побольше понадобится.

— А в стирку ты брать не хочешь? — спросила мисс Бодуин.

— Хочу, мэм.

— Два цента за фунт.

— Хорошо, мэм. А где брать-то?

— Что?

— Вы сказали «брать в стирку». Так где, где брать-то? И где стирать?

— О Господи, Дженни! Послушай-ка внимательно, — сказал мистер Гарнер. — Эти два ангела отдают тебе целый дом. Их собственный, недалеко отсюда.

Дом принадлежал еще их деду с бабкой, а потом все семейство переехало в город. Недавно Бодуины сдавали его в аренду целой ораве негров, которые сейчас из штата Огайо уехали. Для одной Дженни это, конечно, слишком большой дом, сказали брат и сестра (две комнаты наверху, две внизу), но это самое лучшее, да, пожалуй, и единственное, что они могут для нее сделать. За это она будет немного стирать для них и гладить, а также содержать дом в порядке и следить за ним — убирать и тому подобное (ах да, еще и обувь им чинить иногда). Но, разумеется, она должна будет соблюдать чистоту. Та последняя семья негров, что жила там, чистоплотностью, прямо сказать, не отличалась. Бэби Сагз согласилась со всеми этими условиями, чуточку жалея лишь о том, что упускает денежки, которые могла бы заработать на бойне, но заранее в восторге от того, что будет жить в доме с двумя этажами — пусть она и забраться-то по лестнице не сможет. Мистер Гарнер еще сообщил Бодуинам, что Бэби отлично готовит, не хуже, чем обувь шьет, и в доказательство продемонстрировал свой животик и башмаки, что были на нем. Все рассмеялись.

— Если тебе что-нибудь понадобится, дай нам знать, — сказала Бэби мисс Бодуин. — Мы не сторонники рабства, даже такого, как у Гарнера.

— Нет, ты скажи им, Дженни! Ты где-нибудь жила лучше, чем у меня?

— Нет, сэр, — сказала она. — Лучше — нигде.

— И сколько ты прожила в Милом Доме?

— Лет десять, должно.

— А что, голодом я тебя морил?

— Нет, сэр.

— А холодом?

— Нет, сэр.

— Кто-нибудь хоть раз руку на тебя поднял?

— Нет, сэр.

— И ведь я позволил Халле выкупить тебя? Да или нет?

— Да, сэр, конечно, — сказала она и подумала: но ты получил взамен жизнь моего мальчика, а я всего лишь старая развалина. И ты будешь продолжать сдавать его внаем, чтобы он выплачивал свой долг, даже когда я сама к праотцам отправлюсь.

Ну хорошо, сказали они, Вудраф непременно отвезет ее, куда нужно, и все трое исчезли за кухонной дверью.

— Мне теперь ужин пора готовить, — сказала Джани.

— Я помогу, — сказала Бэби Сагз. — Ты еще слишком мала, чтобы до плиты дотянуться.

Было уже темно, когда Вудраф щелкнул кнутом, трогая лошадь. Он был молодой еще человек с густой бородой и шрамом от ожога на подбородке, который она не могла скрыть.

— Ты здесь родился? — спросила его Бэби Сагз.

— Нет, мэм. В Виргинии. Здесь я всего года два.

— Понятно.

— Ты в очень хорошем доме жить будешь. Большом. Там когда-то наш священник с семьей жил. Восемнадцать детей.

— Господи помилуй! И куда же они уехали?

— Переехали в Иллинойс. Епископ Аллен дал ему приход. Большой.

— А здесь какие церкви есть? Я за десять лет ни в одной не была.

— Это как же получилось?

— Да просто ни одной рядом не было. Там-то, где я жила до того, было хуже не придумаешь, зато я каждое воскресенье в церковь выбиралась. Господь, верно, уж и думать обо мне забыл.

— А вы сходите к преподобному отцу Пайку, мэм. Он вас и прихожанам представит.

— Ну, для такого дела он мне не нужен. Я с людьми и сама познакомиться могу. А вот детям моим представить меня как раз преподобный отец и должен. Он ведь небось читать да писать умеет?

— Конечно.

— Это хорошо. Мне придется немало поработать с его помощью. — Однако то, что они впоследствии узнали благодаря этим розыскам, оказалось столь печально, что Бэби сама отказалась от своей затеи. Целых два года священник слал написанные им письма по указанным ею адресам; целых два года она стирала, шила, делала заготовки на зиму, сапожничала, возилась в огороде и сидела на службах в церкви, однако ей удалось узнать лишь, что усадьбу Уитлоу продал, а писать человеку по фамилии Данн не имеет смысла, если тебе известно только то, что он уехал «куда-то на Запад». Впрочем, были и хорошие новости: Халле женился и готовился стать отцом. Она сосредоточилась на этих вестях, на своих молитвах и собственных проповедях на Поляне, решив раз и навсегда, как ей следует поступить со своим большим сердцем, биение которого она вдруг ощутила, оказавшись на другом берегу реки Огайо. И задуманное она воплотила на редкость удачно, и все шло хорошо, пока она не возгордилась и не позволила себе потерять рассудок при виде своей невестки и детишек Халле — один из которых родился в дороге, — и не устроила это пиршество с пирогами из черной смородины, перед которым поблекли даже рождественские праздники. И вот теперь она стояла в огороде над грядкой, ощущая запах всеобщего неодобрения и чувствуя, как издали наползает что-то темное и страшное, уже словно видя перед собой те высокие сапоги с ушками, которые она терпеть не могла. Ненавидела!

Когда четверо всадников — учитель, один из его племянников, охотник за беглыми рабами и шериф — подъехали к дому на Блустоун-роуд, там было так тихо, что им показалось, они опоздали. Трое из них спешились, один остался в седле, держа ружье наготове и поглядывая по сторонам на случай, если беглянка решится вдруг перебежать двор. Впрочем, никогда нельзя было сказать заранее, как беглые себя поведут; иногда их находили где-нибудь в подполе или в курятнике, а один даже свернулся клубком в камине. Но все равно требовалась осторожность, потому что самые тихие, то есть те, кого вытаскивали из пресса для яблок, из стога сена или, как в тот раз, из камина, вели себя смирно только в первые две-три секунды. Пойманные, так сказать, с поличным, они словно вдруг осознавали тщетность попыток перехитрить белого человека и убежать от его пуль. Они улыбались, как дети, которых застали за кражей варенья; но стоило потянуться за веревкой, чтобы связать их, тут-то и начиналась всякая ерунда. Тот же самый ниггер, который только что стоял, повесив голову, с виноватой улыбкой застигнутого врасплох воришки варенья, мог ни с того ни с сего взреветь, как бык, и начать вытворять нечто невероятное. Например, сунуть дуло винтовки себе в рот или попытаться отнять ружье — да все что угодно. Так что если ты вооружен, то лучше держаться от них подальше. Иначе кончится тем, что нечаянно застрелишь добычу, за которую тебе заплатили, чтоб доставил ее живьем. Это ведь не змея и не медведь — с мертвого ниггера шкуру не сдерешь на продажу, так что мертвый он и гроша ломаного не стоит.