Генри Миллер - Тропик Козерога [litres]

Мне представляется странным, что музыка вечно перекочевывала в секс. Вечерами, выходя на прогулку, я уже заранее знал, что хоть кого-нибудь да подцеплю: няньку, девицу, выходящую из танцзала, продавщицу – словом, что-нибудь в юбке. Если за мной заезжал на машине Макгрегор, то к полуночи я оказывался в чьей-нибудь незнакомой гостиной в странном окружении и вдобавок с девицей на коленях, причем с такой, к которой в обычной ситуации я бы и близко не подошел, – а все потому, что Макгрегор в этом отношении был еще менее разборчив, чем я сам. Садясь к нему в машину, я обычно предлагал: «Слушай, обойдемся сегодня без пизд, а?» На что он, конечно же, отвечал: «Да ну их к дьяволу, – я и так уже сыт по горло… просто закатимся куда не то… в бухту Шипсхед, скажем… годится?» Не проехав и мили, он вдруг подруливал к самой бровке и пихал меня в бок. «Взгляни-ка вон на ту, – и указывал на идущую по тротуару девицу. – Бог ты мой, что за ножка!» Или еще: «Слушай, а что, если нам позвать ее с собой? Может, у нее и подружка найдется?» Я и рта не успевал раскрыть, а он уже окликал ее и выдавал свою дежурную тираду – одну и ту же на все случаи жизни. И, что характерно, девять из десяти соглашались. Едва машина трогалась с места, как Макгрегор, облапив девицу свободной рукой, спрашивал, нет ли у нее на примете подружки, которая могла бы уравновесить нашу компанию. И если она ерепенилась, если ее не устраивал столь стремительный натиск, он особенно не церемонился. «Ладно, – говорил, – проваливай-ка ты лучше к чертовой бабушке… Будем мы еще цацкаться с такими, как ты!» С этими словами он притормаживал и выпихивал ее из машины. «Некогда нам канителиться со всякими там профурсетками, правда, Генри? – фыркал он в таких случаях. – Потерпи, дружок, я же обещал тебе что-нибудь стоящее на эту ночку». И если я напоминал ему, что мы собирались сегодня сделать перерыв, он отвечал: «Ну смотри, как знаешь… Просто я думал, как лучше». И тут вдруг снова взвизгивали тормоза, и он уже говорил, обращаясь к какому-нибудь маячащему в темноте силуэту в шелках: «Привет, сестричка, что поделываем? Небольшой променадик?» А ну как на этот раз попадется что-нибудь зажигательное – какая-нибудь похотливенькая сучка, которая только того и ждет, чтобы задрать юбку и принять тебя на передок! Глядишь, нам и на выпивку не придется раскошеливаться – просто притормозим где-нибудь на обочине и оприходуем ее по очереди прямо в машине. А если попадалась обычная безмозглая бимбо, как чаще всего и бывало, то он не удосуживался даже отвезти ее домой. «Нам не по пути, – бросал он – вот шельмец! – Выскакивай-ка лучше здесь». С этими словами он распахивал дверцу и – ату ее! Его следующей мыслью, понятное дело, было одно: а вдруг она заразная? Мысль эта занимала его всю дорогу назад. «Тьфу ты, черт! – сокрушался он. – Надо бы нам поосторожнее. Никогда не знаешь, во что вляпаешься, когда вот так путаешься с кем попало. После той последней – помнишь, ну та, которую мы закадрили на шоссе, – я ужас как чесался. Может, это просто нервы… слишком на этом зацикливаюсь. И почему только мужику всегда мало одной пизды? Растолкуй ты мне, Генри. Вот возьми хотя бы Трикс – славная пичужка, ну ты знаешь. Мне она и правда нравится – в некотором смысле, но… черт, что толку базар разводить… Ты ж меня знаешь: я ведь ни одной юбки не пропущу. Понимаешь, порой мне бывает до того невтерпеж, что иной раз по пути на свидание – заметь, к девушке, которую я хочу уложить в койку, да и вообще все тип-топ, – так вот, еду я иной раз и, может, краешком глаза выхвачу вдруг чью-нибудь ножку на переходе и… не успею опомниться, а она уже у меня в машине; та же, другая, – да провались она в тартарары! Должно быть, я пизданутый – так мне кажется. А ты что скажешь? Ладно, не отвечай, – тут же добавил он. – Знаю я тебя, мозгоеба… скажешь еще какую-нибудь гадость». И потом, после паузы: «Ты, Генри, чудак какой-то, тебе не кажется? Не припомню, чтобы ты хоть раз от чего-то отказался, но по тебе как-то даже и не скажешь, чтобы ты постоянно был этим озабочен. Иногда ты меня поражаешь: будто тебе один черт, что так, что эдак. К тому же ты еще и одноеб, чуть ли не моногам, я бы даже сказал. Как ты можешь так долго терпеть одну бабу – убей, не понимаю! Неужели тебе с ними не скучно? Бог ты мой, да я отлично знаю, что у них у всех на уме. Иногда меня так и подмывает сказать… ну нагрянуть так, знаешь ли, к какой-нибудь и с ходу: „Молчи, лапуля, молчи, только выуди его и раскинь пошире ножки“. – Он добродушно рассмеялся. – Представляешь, как бы вытянулась физиономия Трикс Миранды, если бы я с ней такое учинил? Поверишь ли, однажды я чуть было не дал маху. Остался в пальто и шляпе. Как это нас задело! Против пальто она не особенно возражала, но шляпа! Я объяснил, что боюсь сквозняка… сквозняка никакого, понятное дело, не было. По правде говоря, мне ужас как хотелось поскорее оттуда убраться, и я подумал, что если останусь в шляпе, то быстрее отчалю. В результате я пробыл у нее всю ночь. Она закатила такой скандал, что я еле ее успокоил… Но это, знаешь ли, еще что! Была у меня как-то одна запойная ирландская мымра – так у нее были какие-то странные фантазии. Во-первых, она ни в какую не желала делать это в постели… исключительно на столе. Раз-другой оно, быть может, и ничего, ты ж понимаешь, но если проделывать это постоянно, так ведь и сил никаких не хватит. И вот как-то ночью – а я вроде был слегка под мухой – я ей: так, мол, и так, ничего не выйдет, швабра пьяная… сегодня как миленькая отправишься в постель. Я хочу ебаться как положено – в постели ! И знаешь, мне пришлось чуть ли не битый час пререкаться с этой паскудой, прежде чем удалось убедить ее лечь в койку, да и то лишь благодаря тому, что я согласился остаться в шляпе. Представляешь видок: я – в шляпе – верхом на этой глупой сучке. Вдобавок еще и голый! Но я, знаешь, поинтересовался… „Зачем, – говорю, – тебе надо было, чтобы я остался в шляпе?“ И знаешь, что она выдала? Так, мол, галантнее. Представляешь, чем у этой пизды голова забита! Временами я жутко себя ненавидел за то, что спутался с такой выдрой. Другое дело, я никогда не заходил к ней на трезвую голову. Накачаюсь сперва до положения риз, залью зенки, а там и… сам знаешь, как это у меня иногда…»

Я прекрасно знал, что он имел в виду. Макгрегор был одним из самых старых моих друзей и одним из самых отъявленных скандалистов на свете. Упрямый – не то слово! Просто быдло какое-то – шотландская порода: упрется рогом – и хоть кол на голове теши. А папаша его еще и похлеще. То-то зрелище было, когда они оба срывались с цепи и кидались друг на друга. Папаша от ярости так и отплясывал – положительно отплясывал. Если же между ними встревала мамаша, ей непременно доставалось кулаком в глаз. Макгрегора периодически выгоняли из дому. Уходил он со всем своим скарбом, включая мебель, а также и пианино. Через месяц-другой он возвращался в лоно семьи, потому что дома у него всегда был кредит. Потом он снова заявлялся домой пьяный и, мало того, приводил на ночь невесть где приблудившуюся дамочку, и тогда разгоралась очередная свара. Домашние как-то не особенно возражали против того, что он водил девок, но когда очередная фря заказывала его матери принести им завтрак в постель – это уже ни в какие ворота не лезло. Но если мать принималась его отчитывать, он затыкал ее словами: «Что ты пытаешься мне доказать? Да ты бы так и осталась в девках, если б тебя не обрюхатили!» Мамаша, всплеснув руками, начинала причитать: «Ну, сынок, ну удружил! Что же это за сын такой, Господи! Да за что же мне такое наказание!» На что он бросал: «Ладно, полноте! Просто ты грымза старая!» Чаще всего на помощь приходила сестра и все улаживала. «Ей-богу, Уолли, – говорила она, – мне нет никакого дела до твоих проделок, но неужели нельзя повежливее обращаться с матерью?» Засим Макгрегор усаживал ее на кровать и давай улещивать, пока она не соглашалась принести завтрак. Зачастую он вынужден был справиться у сожительницы, как ее зовут, чтобы представить сестре. «Она неплохая девчушка, – говорил он, кивая на сестру. – Единственный порядочный человек в семье… Знаешь, сестренка, притащи-ка нам какой-нибудь жратвы, ладно? Чего-нибудь поаппетитнее – яичницу с беконом, что ли, как ты на это смотришь? Да, не знаешь, где там папаша? Как у него сегодня настроение? Я хотел бы занять у него пару баксов. Попытайся у него выклянчить, хорошо? А я соображу что-нибудь миленькое тебе к Рождеству». И тут, словно считая вопрос решенным, он откидывал покрывала и выставлял на всеобщее обозрение лежащую рядом кралю. «Полюбуйся, сестренка, – разве она не прекрасна? Взгляни на эту ножку! Кстати, тебе и самой пора бы завести мужика… уж слишком ты костлявая. Вот Патси – держу пари, ей мужиков уговаривать не приходится, а, Патси?» – и с этими словами отвешивал Патси звонкий шлепок ниже талии. «Ну пошла, сестренка, кофе хочу… да, не забудь: бекон должен быть поджаристый! И чтоб не какой-нибудь там занюханный магазинный… давай по высшему разряду. И поживее там!»