Э Кэнтон - Аврелия

Он задрожал: слова весталки привели его в ярость. Неуверенными шагами он идет к Корнелии, около которой сейчас же появился и Равин. Домициан стал на краю могилы. Он поднял руки к небу и тихим голосом произнес молитву, полагавшуюся в таких случаях по языческому обряду.

Корнелия со вниманием слушала его, но сама в то же время что-то шептала; ее губы шевелились, но слов нельзя было расслышать.

— Цезарь! — сказала она, когда наконец Домициан кончил свою молитву. — Ты молил богов не карать Рим из-за моего преступления, а я просила Бога, более могущественного, чем твои покровители Рима, не наказывать римский народ, не мстить ему за несправедливость моего осуждения. Помни! Тебя замучит совесть, в тебе она проснется… Опомнись!.. Римляне! — громко крикнула она народу. — Я умираю невинно! Я должна погибнуть, но я никогда не нарушала чистоты девичьей, которую хранила с дней моего детства. Знайте, римляне, что я умираю невинной!.. Веди меня! — снова обратилась она к цезарю.

Обряд требовал, чтобы верховный жрец провел весталку до первых ступеней лестницы; потом он возвращался назад и с остальными жрецами наблюдал, как палачи кончали это гнусное дело. Домициан поспешно и с каким-то явным замешательством исполнил этот последний акт церемониала погребения. Он довел весталку до могилы, подождал, пока она вступит на опущенную туда лестницу, и быстро, не оборачиваясь, вернулся в толпу жрецов, прятавшихся друг за друга и сознававших себя повинными во всей этой бесцельной и беспричинной жестокости. Они чувствовали угрызение совести…

Весталка на момент остановилась. У ног ее был склеп, который должен был навеки похоронить ее, а кругом, по всей площади этого «поля бесчестья», — целая масса голов, неподвижных, молчаливых и… любопытных. В течение, может быть, минуты, которая осталась Корнелии, она думала о спасении, обещанном ей христианским епископом. Она стояла и ждала… Весталка вглядывалась в эту толпу, прислушиваясь к малейшему шороху, который принес бы ей надежду, но она ничего не видела, кроме безжалостных людей, ожидавших лишь окончания церемонии.

Все отступились от нее… Ее глаза, полные слез и беспредельной грусти, медленно поднимаются к небу. Ужели это упрек тому Богу, который так же безвинно карает ее и так же оставил, подобно людям? Или это последняя молитва к Нему, последняя просьба показать Свое всемогущество?…

Когда она опустила глаза и снова окинула толпу, около нее уже стоял улыбающийся и злорадствующий Равин и протягивал ей свою руку… Она с ужасом отшатнулась от него, поглядела еще раз вниз, в эту холодную могилу, и закрыла лицо руками…

Вскоре ее уже не было на лестнице. Равин и его помощник заделывали отверстие могилы, засыпали его землей и закладывали камнем.

Казнь кончилась, и народ стал расходиться…

Был вечер. Все в Риме уже спали. Со времени совершения искупительного жертвоприношения, со времени исполнения этого ужасного обряда языческого Рима, которым умилостивили разгневанных богов, прошло уже около тридцати часов. Весталка была похоронена. По улицам уснувшего города осторожно шел человек. Он шел медленно, на каждом шагу останавливался, постоянно к чему-то прислушивался и присматривался. Малейший шум его беспокоил, а стук отдаленных шагов заставлял его прятаться за какой-нибудь столб или забор и пропускать прохожего мимо себя. Сам же он двигался почти неслышно.

Это был Гургес. Подозрительное поведение его и предосторожность, которую он принимал, чтобы не быть замеченным, обязательно должны были бы привлечь внимание зорких стражников, если бы они по странному совпадению оказались здесь неподалеку. А попадись он на глаза их начальнику — все дело было бы проиграно.

Где приседая и скрываясь, а где перебегая улицы и снова прячась за угол какого-нибудь дома, Гургес добрался наконец до храма Спасения.

Еще издали, на приличном расстоянии, Гургес всматривался в портик храма, желая различить группу могильщиков, но заметить ничего не мог. Идя на трудный подвиг, он должен был проверить их: проверить, все ли на месте и так ли они его поняли. Вот он различил во тьме четыре рослые фигуры и успокоился.

— Чудесно! — тихо проговорил Гургес, довольный исполнительностью могильщиков. — Молодцы! Теперь от души можно хохотать над стражей.

Но он не успел посмеяться. Он не произнес еще похвалы своим подчиненным и не успел с иронией отозваться о представителях власти, наблюдающей за благосостоянием и безопасностью обывателей, как был поражен ясно долетевшим до его слуха равномерным стуком шагов. Недалеко от него шла когорта, делавшая ночной обход города, и шаги солдат отчетливо раздавались по пустынным улицам Рима.

— Опять эти… — он не договорил. — Несчастная весталка! — мог только произнести Гургес.

Солдаты шли по той самой дороге, по которой прошел Гургес. Он все время был впереди их, радовался, что они не встречались ему на дороге, а вот теперь они чуть не столкнулись. Обстоятельства, таким образом, сильно менялись, и Гургес затруднился бы сказать, что будет дальше. Стражники могли свернуть, и тогда Гургес спасен; но им могла прийти фантазия следовать дальше той же дороге, по которой пойдет и Гургес. Тогда что? Они наткнутся там на Климента.

«Бедная весталка!» — подумал бывший могильщик и мысленно послал стражей в царство теней.

Спасением всего дела был маленький переулок, в который могли направиться солдаты, но что они предпримут?

Когорта приближалась, она миновала переулок и шла прямо на злополучного Гургеса. У него тряслись ноги и руки, и несчастный прямо готов был провалиться, лишь бы не попасться на глаза своему личному врагу, начальнику стражи! У него, казалось, сердце готово было отказаться служить: до того сильны были его удары. Но вот когорта остановилась, и послышалась команда начальника:

— Направо! На Квиринал!..

У Гургеса волосы стали дыбом, на лбу появились капли холодного пота… Пропало, все пропало… Они поднимутся на Квиринал, а оттуда все будет видно как на ладони. Никакого труда не составит заметить, что будет делаться на лобном месте у Коллинских ворот.

К великому удивлению и удовольствию Гургеса, солдаты стояли на месте, как будто команда относилась совсем не к ним: они отказывались идти дальше. Начальник сердился, кричал, повторял приказание, но солдаты были неподвижны и угрюмы…

— Там не спокойно, господин начальник, — отвечали робкие голоса некоторых солдат. — Это проклятое место. Тень весталки бродит около могилы… Многие, говорят, помирают, если увидят…

— Да, да! — отвечал тот, уже смущенный не менее солдат. — Я не думал об этом… Лучше прочь, подальше…