Э Кэнтон - Аврелия

Лестница вскоре была прикреплена к верхнему выступу гранита.

— Встань же, — сказал епископ, поднимая плачущую девушку, которая все еще продолжала стоять перед ним на коленях. — Встань, говорю тебе. Приближается ночь… Мы не должны, мы не смеем напрасно терять время… И день недалеко… Да торопись же!..

Корнелия поднялась, но выходить из пещеры и не думала. По лицу ее можно было прочесть какое-то вдохновение, твердое решение, озарившее ее взор. Она повернулась, отошла в глубь могилы и снова вернулась с кувшином, доверху наполненным водой. Корнелия опустилась перед епископом на колени и быстро, со скрытой в голосе мольбой заговорила:

— Отец! Он умер… Метелл… Его нет… Я слышала его последний крик… У меня ничего больше не осталось… Все погибло вместе с ним… Весталки тоже нет, а осталась несчастная душа, измученная девушка, которую ты спас… Ваш Бог стал отныне моим Богом… Вот вода… Крести меня… Я твоя дочь… Ты вернул мне жизнь, сделай же меня христианкой… Отец!..

Корнелия говорила быстро, торопилась, от волнения часто прерывала свою речь. Вся душа ее вылилась в этой горячей, простой и естественной просьбе, в этой полной покорности перед судьбой, отнявшей у нее любимого человека. Она примирилась со своим горем и благодарила христианского Бога за свое спасение…

Старик епископ плакал… Он был счастлив…

— Дочь моя! — сказал он нежным и ласковым голосом. — У нас принято сначала испытать человека в вере, сначала проверить силу его любви к Господу, а потом уже допускать к соединению с Ним крещением… Но сам Бог помог тебе уверовать в Него, Сам Он обрел еще одну овцу стада Христова… Не я тебя спас, а Он, не я тебя вернул к жизни, новой жизни, а Христос. Я только просил Его… Наклони голову, помолись Тому, Кто ради моих молитв сделал тебя Своей дочерью…

Климент возложил на ее голову свои руки и осенил ее знамением креста. Он взял из ее рук кувшин с водой…

— Корнелия, — сказал епископ, — крещу тебя во имя Отца… — Он остановился, чтобы полить воду на голову крещаемой. — И Сына… — Он снова полил голову Корнелии. — И Святого Духа…

Он в третий раз совершил это возлияние… Епископ все еще держал свою руку над головой Корнелии и благословлял ее.

— Встань, дочь моя! Ты христианка ныне, и присно, и во веки веков. Аминь!

Поддерживаемая под руку епископом, Корнелия через несколько минут показалась на верху могилы. За ними вышел и Гургес. Могила тотчас закрылась, камни стали на прежнее место, земля легла по-старому, и если бы Равину пришла фантазия на другой день произвести ревизию своей работы, то, без сомнения, он нашел бы ее нисколько не изменившейся.

Климент, весталка и Гургес стояли на ровном месте.

— Дочь моя! — сказал епископ. — Я теперь должен вернуться к своим… После Бога вот человек, который тебя спас… Я поручаю тебя ему… Иди за ним, он укроет тебя от всех врагов… Идите…

Корнелия с чувством пожала руку Гургеса, который, казалось, находился в каком-то забытье, не вполне ясно сознавая, что он для нее сделал и за что его благодарят.

— Отец! — вдруг воскликнул он, бросаясь на колени перед стариком. — Я тоже… Благослови, отец… Я христианин…

— О Господи! Благодарю Тебя, — сказал торжественно епископ. — Благодарю Тебя за новую радость… Дорогой сын, я принимаю тебя… Да благословит тебя Бог! Но теперь мы должны расстаться… Я окрещу тебя… Скоро мы снова увидимся… Но теперь не задерживай меня… Прощай…

Старец взял свой посох и вскоре исчез во тьме ночи.

Гургес был счастлив. С осторожностью поддерживая Корнелию, он помог ей дойти до носилок, которые ожидали их у храма Спасения.

Остальное произошло так, как Гургес и предполагал. Его могильщики не могли догадаться, кого они несут на своих плечах. Они шли с удивительной осторожностью, желая, понятно, сделать приятное своему строгому начальнику. По легким шагам Корнелии, по ее фигуре они заключили, что в носилках сидит женщина, а это еще больше укрепило в них мысль о любовных похождениях Гургеса.

Последний шел с важностью, следил за их поступью, как бы заботясь о более спокойном путешествии своей дамы, и могильщики лишь сильнее убеждались, что ошибки в их предположениях не произошло…

Дорога была спокойная, и носилки скоро остановились у крыльца дома Гургеса. Могильщики сейчас же удалились. Корнелия сошла с носилок с помощью Гургеса и почти тотчас же радостно вскрикнула: она была в объятиях Аврелии и Цецилии. Гургес и об этом позаботился. Он думал, что Корнелия спокойнее будет себя чувствовать после освобождения из мрачной и сырой могилы, если найдет в его доме своих друзей.

И он не ошибся…

По приказанию Домициана Флавия Домицилла покинула Рим. Она была сослана им на остров Понтия. В ночь перед ее отъездом в пещерах, где христиане погребали своих мучеников, происходило двойное торжество: божественная невеста Веспасиана, Аврелия, и обыкновенный смертный, бывший могильщик Гургес, были приняты в лоно христианской церкви. И Аврелия и Гургес получили крещение.

Из Рима выехали три девушки: Флавия Домицилла, ее служанки Ефросиния и Феодора.

Говорили, что последней была бывшая весталка Корнелия, добровольно отправившаяся в изгнание вместе с родственницей императора.

В темный сентябрьский вечер 96 года от Р. Х. на одной из многолюднейших улиц Рима внезапно столкнулись два человека, одинаково спешивших куда-то, но в противоположных направлениях. Один из них шел с глазами, скромно опущенными вниз, а другой смотрел по сторонам, как человек, которому нужно разыскать дверь дома, не вполне хорошо ему известного.

Произошло то, что почти всегда бывает в подобных случаях. Не замечая друг друга, они неожиданно столкнулись.

— Ах! — сказал один из них.

— Ах! — воскликнул почти одновременно другой.

— Какой неловкий! — продолжал с досадой первый из них, из чего можно было заключить, что полученный толчок возбудил в нем не одно только чувство удивления.

— Виноват! — сказал с улыбкой второй. — Мы оба, кажется, немножко зазевались.

— А! Да это Гургес! — воскликнул первый. — Вот счастливая встреча! Мне как раз нужно было увидеться с тобой на этих днях, чтобы переговорить о некоторых важных делах, в которых ты можешь быть мне полезен.

Гургес был сначала очень удивлен, услышав, что его называет по имени лицо, совершенно ему незнакомое. Однако, рассмотрев его ближе, он убедился, что видит его не впервые, хотя в то же время он никак не мог вспомнить, где и при каких обстоятельствах произошла между ними встреча.

— Ты меня не узнаешь? — сказал незнакомец, не без удовольствия предоставляя самому Гургесу припомнить обстоятельства их встречи.