Мариана Фриджени - Лудовико по прозванию Мавр

— Неужели ты полагаешь, что все эти письма принесут хоть какую-то пользу? — спрашивает Бона, обводя невидящим взглядом кипу приготовленных к отправке писем. На каждом герб Сфорца.

— Да, ваша светлость. Да, моя госпожа, — ласково нашептывает Чикко. — Необходимо, — продолжает он увещевание, — чтобы государи всего мира, властелины всех итальянских государств и иноземных держав, ведали, что по смерти вашего мужа; только сын его — Джан Галеаццо — является новым господином Милана. Если не внушить им всем без промедления, что власть перешла в законные руки, они вправе будут поставить вопрос о том, кому должна принадлежать власть в герцогстве. У них наверняка возникнет соблазн оказать поддержку претенденту на трон герцога.

Герцогиня, словно прилежная ученица, снова склоняет голову над письмами, которые самыми быстрыми гонцами будут доставлены по указанным адресам. Она просит синьоров Италии о помощи и поддержке во имя сохранения государственной власти в руках ее сына Джана Галеаццо. Никто не осмелится воспротивиться ее просьбе, ибо хрупкое итальянское равновесие, позволяющее итальянским государствам сосуществовать, зависит от преемственности власти в Милане после гибели Сфорца.

Бона пишет письмо также папе. Это своего рода шедевр, так как обращение к Сиксту IV содержит одновременно и мольбу о помощи малолетнему герцогу, и просьбу умолить Господа, дабы спас он душу ее покойного мужа. Обращаясь к римскому первосвященнику с просьбой вознести молитву за упокой Галеаццо, погибшего от руки заговорщиков, вдова все-таки сумела нарисовать леденящий душу, безжалостный по своему реализму портрет тирана. В самых резких выражениях описала она его жестокосердие и беспринципность. Она полагалась на милосердие Господа в том, что касается души Галеаццо, несмотря на все то зло, которое он успел причинить людям при жизни, вопреки «его праведным и неправедным войнам, разорению городов, ограблению мирных жителей, оставленным после себя дымящимся руинам сел и деревень, вопреки пренебрежению юстицией и произволу, чинимому им вполне сознательно, вопреки введению несправедливых грабительских налогов, в том числе и на деятельность Святой Церкви, вопреки грехам и прелюбодеяниям, откровенному и наглому святокупству и прочим многочисленным смертным грехам». Одним словом — портрет кровожадного и сладострастного чудовища. Однако Бона молила небесные силы помочь душе грешника обрести место в раю.

Нет, не зря Бона написала все эти письма. Она вознаграждена за свой труд. Итальянские и чужеземные государи, опасаясь худшего, постарались не вмешиваться в миланские дела, никто даже и не попытался воспользоваться общей растерянностью. Все как один заявили о намерении признать правителем Милана малолетнего герцога. Государи подтвердили заверения в своей дружбе, оставив прежних послов при миланском дворе. Папа тоже заявил о своем полном согласии с тем, что власть в герцогстве должна быть сохранена за Джаном Галеаццо. Флоренция сделала весьма щедрый жест: 29 декабря, всего три дня спустя после убийства Галеаццо, флорентийцы направили в миланский замок для аккредитации у Боны и малолетнего преемника двух послов, являющихся выдающимися и наиболее значительными гражданами своего города. Это Томмазо Содерини и Луиджи Гвиччардини. Таким образом, Флоренция продемонстрировала, что город Лилии без промедления подтверждает свои союзнические обязательства роду Сфорца, признав одновременно преемственность власти в герцогстве.

Тому есть еще одна, более веская причина. Флорентийская синьория полагала, что гарантом продолжения политики дружбы и союза со стороны Милана должен быть человек, руководящий малолетним герцогом, политик, который всегда поддерживал добрые отношения с Флоренцией. Речь шла, разумеется, о Чикко Симонетте. Флорентийские правители горячо советовали Боне сохранить подле себя этого великого дипломата. Герцогиня, женщина проницательная и склонная к интриге, приняла весьма охотно этот совет, хотя и отдавала себе отчет в том, что с течением времени позиции Чикко при ее дворе не могут не осложниться.

Чикко, политический деятель авторитарного склада, всегда говорит только то, что думает на самом деле. По этой причине у него немало врагов. Плотной стеной окружила его ненависть придворных. Как часто бывает в политике, он от нее и погибнет. Канцлеру герцога стоило бы почаще оглядываться и примечать, кто притаился за углом.

В дни беспорядков и неопределенности, последовавших вслед за злодейским убийством брата, Лудовико успел проявить острые и не во всем приемлемые для окружающих черты своего характера. Ему двадцать четыре года. Он скрытен. Надменен. У него прирожденная способность обманывать, интриговать. Он обладает быстрым умом. Он не успокаивается до тех пор, пока до конца не поймет, какая линия поведения сулит ему наибольшую выгоду. Быстрая смена событий выбила его из колеи, поставив перед необходимостью трудного выбора.

— Жестокость своего брата я всегда подвергал осуждению. Говорил ему об этом прямо в лицо. Даже тогда, когда это могло поставить мою жизнь под угрозу, — обратился Лудовико к узкому кругу своих преданных друзей. — Однако отныне ужас, вызванный его злодейским убийством, заставляет меня встать на его сторону, желать отмщения за его погубленную жизнь. Заговорщики вышли из того же народа, возросли в том же Милане, который неизменно приветствовал аплодисментами своего Галеаццо. Теперь же, после его падения, тот самый народ осмелился поносить его как тирана. Вот почему этот народ должен ощутить на себе всю тяжесть моего железного кулака. Именно этой безликой массе я и желаю отомстить за брата.

Дзунико, нотариус герцога, один из наиболее преданных куртизанов, потрясен резкостью этих слов.

— Ведаете ли вы, синьор, что говорите сейчас? Если вы противопоставите себя народу, опубликовав подобные заявления, то миланцы не станут проводить различия между вами и вашим братом. Вас возненавидят точно так же, как ненавидели вашего брата при жизни.

Преданный слуга Сфорца был не на шутку напуган. Он обратился за поддержкой к сестрам Лудовико, Анджеле и Ипполите. Он знал, что молодой Мавр весьма привязан к своим сестрам, а по особому складу своего сердца склонен воспринимать советы, исходящие от женщин.

— Постараемся переубедить его. И правда, надобно действовать поосторожнее, — пообещали Анджела и Ипполита.

Правда, одна из сестер была не вполне искренна. Ипполита, встретившись с братом, не только не стала его успокаивать, а, наоборот, постаралась еще больше раззадорить:

— Ты прав, брат, мы в руках злобной собачьей стаи. Народ следует потчевать палкой. Тогда он научится уважать власти предержащие. Да, Галеаццо был чудовищем, но его убийство — это страшное коллективное преступление. И Милан за это заплатит!