Мариана Фриджени - Лудовико по прозванию Мавр

Чтобы найти выход из сложного положения, Бона обратилась за помощью к Лудовико Гонзага, старому маркизу Мантуи. 24 февраля он подготовил решение третейского суда, своего рода схему компромисса, который, хотя и не удовлетворил никого, все-таки мог послужить основой для сохранения спокойствия в пределах герцогства. Цель решения, по меньшей мере в данный момент, — успокоить молодых Сфорца. Они были вынуждены признать за Боной право на регентство и опеку над малолетним Джаном Галеаццо. Они подписали обязательство не подрывать основ ее власти. Со своей стороны герцогиня обязалась гарантировать каждому из деверей ежегодную ренту в двенадцать с половиной тысяч дукатов, разрешив каждому содержать собственное частное войско в 100 вооруженных солдат, кроме того, она возвратила им право на владение замками и прилегающими землями, которые братья прежде имели в своей собственности и которых лишил их Галеаццо. Каждому из братьев был передан дворец в самом Милане для постоянного проживания. Лудовико достался самый красивый дворец — Сан-Джованни Конка, который в прежние времена был резиденцией Бернабо́ Висконти.

Однако в скором времени пламя мятежа стало вспыхивать то в одном, то в другом уголке герцогства. Самый беспокойный и мятежный город во владении Милана — Парма. Миланский представитель в Парме, дворянин Франческо Камбьяго, был глубоко встревожен сложившимся положением и обратился к герцогине с просьбой поскорее пресечь уже начавшиеся в городе волнения. По его словам, взрыв народного негодования, «беспорядков, могущих причинить непоправимый ущерб, не за горами». Ситуация действительно сложилась взрывоопасная. В обычае жителей Пармы — «выходить на улицу во всеоружии». Анархия, захлестнувшая город по смерти миланского герцога, возбудила «непослушный и мятежный люд Пармы». Теперь он был готов на все, лишь бы отвоевать независимость от Милана, Недовольство и мятежные настроения среди подданных, искусно направлявшиеся против Милана, были делом рук местных феодалов, которые опубликовали свои указы, воспрещавшие гражданам города приобретать хлеб в ближайшем пригороде. Таким образом в Парме были спровоцированы перебои со снабжением продовольствием. Городские рынки опустели. Нищета усугубилась и в пригороде. 25 января 1477 года Пьетро Мария Росси ди Сан-Секондо, напуганный ходом событий чиновник, написал в адрес миланского двора о том, что народ Пармы готов начать «погромы и грабежи под предлогом голода». Не имея возможности покинуть Милан, Бона попыталась успокоить население Пармы. Она распорядилась снизить налоги, упразднив «пятую часть дохода, взимаемую в казну», а также упразднив «прочие новые тяготы». Однако Бона прекрасно понимала, что заговор, составленный синьорией Пармы, грозит ей утратой города. Она была вынуждена поступить более решительно и жестоко. Она распорядилась о высылке наиболее мятежных дворян, заставив синьорию отменить указы, ограничивавшие приток продовольствия в город из окрестных деревень.

— И все-таки главная моя забота — Генуя! — жаловалась Бона Симонетте, верному своему канцлеру.

Действительно, обстановка, сложившаяся в лигурийской столице, была намного опаснее. Народ Генуи уже не был согласен выносить господство Милана. Вот-вот должен был произойти всесокрушающий взрыв. Губернатор Генуи Франческо Паллавичини арестовал двух выдающихся генуэзцев, «дабы на их примере заткнуть глотку всем, кто положил себе за правило слишком много разглагольствовать о свободе».

Огромная толпа собралась в генуэзском порту на встречу одного из своих сограждан, возвращавшегося на родину после долгого отсутствия. На глазах прибывшего — слезы умиления. Он внимательно всматривается в дома, улицы города, лица запрудивших тротуары генуэзцев, краски генуэзских знамен. В Геную возвратился Убьетто дей Фьески, один из предводителей антимиланской партии. Ему удалось спастись бегством из Рима, где он был узником папы. Под покровом ночи он тайком сел на корабль, и вот он снова в родном городе, в своей любимой Генуе! Он — глава мятежа.

— Герцогиня, — заявили генуэзские дворяне, сохранившие верность дому Сфорца, — есть только одна возможность спасти положение: освободи Просперо Адорно!

Просперо Адорно — генуэзский синьор, готовый пойти на компромисс с властями, ставленниками Сфорца. Однако он в тюрьме в Кремоне. Бона призвала его к себе и вверила ему командование армией, которой было поручено «усмирить мятежный город». Герцогиня даже приняла парад отправлявшихся на усмирение Генуи войск — 8000 солдат, 1000 лучников, 100 немецких наемников с мушкетами, 200 пехотинцев-головорезов. Бона довольна. С трудом сдерживает она радостную улыбку: наконец-то перед ней настоящие воины. Лица их обожжены солнцем. Закаленное тело привыкло к ветрам, продувающим насквозь Паданскую низменность. Холодный взгляд серо-стальных глаз — вот лучшая гарантия спасения герцогства! Кроме того, в армию, отправлявшуюся на покорение Генуи, герцогине удалось привлечь всех недовольных, всех заговорщиков, конспираторов, безумцев — опасных ей людей. В Геную отправлены: Лудовико Мавр и его брат Оттавиано, Роберто Сансеверино, Донато дель Конте и другие кондотьеры.

Адорно не сомневался в успехе предприятия. На его стороне было генуэзское дворянство, сохранившее верность Сфорца, граждане города, простой люд, наконец, купцы и ремесленники. Все они должны быть счастливы, что во главе огромной армии их земляк. Адорно скрывал от генуэзцев, что он командует, по сути дела, оккупационными войсками. Как только его солдаты оказались в виду Генуи, он поспешил в город в гордом одиночестве, чтобы предстать перед генуэзцами-земляками в качестве губернатора по поручению миланских герцогов. Но не это было главным в его миссии.

— Важно другое, сограждане, — заявил он, — перед вами генуэзец, желающий своей родине только добра!

11 апреля 1477 года на подступах к Генуе произошло генеральное сражение. Солдаты миланских герцогов и две тысячи сторонников Адорно, прибывших из самой Генуи, опрокинули мятежников, обратив в бегство вооруженную толпу, последовавшую за Убьетто Фьески и архиепископом Фрегозо. К исходу месяца генуэзский мятеж был подавлен. И великий морской город снова стал превозносить необычайную доброту правления миланской синьории. Однако Просперо Адорно по-прежнему утверждал, что «пришел в город, дабы сохранить его благополучие». Он и правда изо всех сил сдерживал мстительность своих миланских хозяев. Ему удалось избежать кровавой вендетты. Побежденным он поспешил предоставить равные права в ведении городских дел. Его уравновешенная и справедливая политика снискала ему большую симпатию горожан.