Мариана Фриджени - Лудовико по прозванию Мавр

Лудовико был вне себя от гнева. Как загнанный зверь метался он в залах своего дворца Сан-Джованни. Оттавиано, брат его, еще совсем подросток, смотрит на старшего Сфорца с восхищением.

— Бона и Симонетта пытаются нас перехитрить, — процедил сквозь зубы Лудовико, обращаясь к брату. — Если мы не выступим немедленно, то не останется ничего иного, как признать: сила за ними.

Симонетта, после того как были подавлены мятежи в Парме и Генуе, принял решение: пора расправиться и с потенциальными заговорщиками. 25 мая по его приказу были посланы солдаты, чтобы осадить дом одного из капитанов герцогини — Донато дель Конте. Захватив его в плен, Чикко приказал бросить капитана в тайный застенок в городе Монца.

Оттавиано со всех ног бросился к Мавру. В голосе его паника:

— Они арестовали Донато! Скоро и наш черед!

Лудовико отдал приказ перейти в контрнаступление. Вместе с братьями, до глубины души возмущенными господством Боны, Асканио, Сфорца Марией и Оттавиано, Лудовико удалось собрать под своим знаменем тысячу вооруженных дворян, на которых еще можно было положиться. Они выбили герцогских гвардейцев из замка при Порта-Тоза, основав там свой штаб.

— Герцог Бари, мой брат Сфорца Мария, ранен, — заявил, обращаясь к народу Милана, Лудовико Мавр. Он лгал, но то была ложь во спасение. — Чикко Симонетта замыслил сесть на трон и сделаться властелином! Вы должны взять нашу сторону. Не допустим осуществления столь коварного замысла!

Но народ Милана не поверил ни единому слову Лудовико. Народ нутром почувствовал, что этот новый раздор может стать началом бесконечной гражданской войны, в которой он отказывался участвовать. Бона поняла, что фортуна ей улыбнулась и на этот раз. Она выслала к мятежникам своих гонцов. Ее приказ — сложить оружие и возвратить ей ту часть Милана, в которой они разбойничают.

Лудовико, Асканио и Сфорца Марии не оставалось ничего другого, как явиться с повинной к своей разгневанной невестке. Роберто Сансеверино, кондотьер, который, пожалуй, впервые в своей жизни совершил ошибку, встав не на сторону заведомого победителя, убежал, скрывшись в Асти. Убьетто дей Фьески, генуэзский мятежник, который попытался воспользоваться заговором братьев Сфорца, чтобы взять реванш за свое поражение в Генуе, был заточен в одну из башен миланского замка.

Оттавиано, младший из братьев, повел себя неосторожно:

— Как же так, братья? Неужели мы сдадимся на милость этой злобной шлюхи?! Ни за что на свете! Разве голос крови Сфорца не звучит больше в вас? Но я слышу его! Я предпочитаю пуститься в бега, как можно дальше от места позора. Составлю войско, с ним и вернусь. Умру, но герцогство отвоюю!

Напрасно Лудовико пытался внушить юноше, что в Италии эпохи Возрождения в гораздо большей цене терпение, настойчивость, интрига, нежели сила оружия. Оттавиано во главе небольшого отряда верных ему людей вскоре достиг берегов Адды. Как всегда весной, река вышла из своих скромных берегов.

— Я не боюсь воды! — прокричал Оттавиано, обращаясь к оробевшим солдатам.

Он изо всех сил пытался сыграть с достоинством роль юного бесстрашного кондотьера. Оттавиано начал переправляться через Адду вброд. Но бурный поток подхватил его. Пучина поглотила Оттавиано. Вместе с ним угасло и питавшее его чувство презрения к миру лжи и лицемерия. Он был, пожалуй, единственным из Сфорца, кто действительно презирал этот мир.

Казалось, уже никто не сможет противостоять всесильному Чикко Симонетте. Регентство Боны представлялось прочным как никогда. Народ показал, что не желает поддерживать мятежи. Внешние силы под воздействием целого ряда обстоятельств не обладали достаточным могуществом, чтобы подорвать режим власти в Миланском герцогстве. Все попытки подорвать господство Боны поддерживались исподтишка самой Венецией. Действительно, на границах с герцогством — в Бергамо и Брешии — венецианцы сконцентрировали свои войска. Но Венеция была чересчур обеспокоена шаткостью своего собственного внешнеполитического положения. Об этом свидетельствовал, в частности, отказ Венеции поддержать мятежи в герцогстве. Враги Венеции слишком сильны. Турки, уничтожив последний средиземноморский бастион Венеции, изматывают теперь ее силы в Албании и во Фриули. Король Франции Людовик XI, одержав победу над своим соперником Карлом Дерзким, судя по всему, вознамерился захватить итальянские житницы. Венеция осторожно приступила к подготовке обороны. Венеция сообщила миланскому послу следующее: «Необходимо, чтобы все мы проявили большую мудрость. В целях сохранения мира в Италии в том виде, как он уже сложился, следует памятовать о том, что нет больше с нами герцога Бургундского, а король Франции чересчур возвысился. Так что теперь на Италию наседают два дракона — турки и вышеупомянутый король. Они только и ждут, чтобы небеса преподнесли им удобный случай удовлетворить аппетит. Посему следовало бы держать их от Италии как можно дальше. Мы должны подражать природе, которая труднопроходимыми горами отделила их от нас».

Флорентийская синьория придерживалась аналогичных взглядов. На первых порах, когда во Флоренции заметили, что молодые герцоги Сфорца пытаются вырвать власть из рук Боны, синьория подумывала вмешаться в схватку, с тем чтобы расширить свои владения в Ломбардии. Таково было давнее чаяние города Лилии. Однако вскоре Флоренции пришлось пересмотреть свои планы ввиду угрозы аналогичной интервенции короля Неаполя. Фердинанд Арагонский тоже мечтал о том, как бы прибрать к рукам великое герцогство, чтобы вручить его в качестве дара своему сыну Федерико. Однако если бы ему это удалось, то было бы поставлено под сомнение само понимание эпохой Возрождения того, что такое свобода итальянских государств. Равновесие сил — вот та главная свобода. Его следовало тщательнейшим образом охранять и предоставлять равную безопасность малым отечествам Италии. Вот почему Флоренция, не желая рисковать и потворствовать планам неаполитанского монарха, отказалась от вмешательства во внутренние дела Милана на стороне враждебных Боне группировок. Во Флоренции были уверены, что миланский узел рано или поздно развяжется сам собой.

Вряд ли кто-либо видел Бону прежде столь уверенной в себе, спокойной и величавой, но ужасно прямолинейной в простоте своих суждений. 1 июня 1477 года в одном из многочисленных залов замка она обратилась к миланским магнатам. То была речь победителя, политика, полностью овладевшего обстановкой. Бона не брезговала и угрозами. Естественно, главная тема ее выступления — мятежные родственники. Бона подчеркнула, что ее покойный муж Галеаццо всегда относился к ним «не только как к родным братьям, но и как к возлюбленным чадам». Бона тоже относилась к ним «с сестринской любовью». Но они не ответили взаимностью. Молодые Сфорца за ее любовь отплатили черной неблагодарностью. Долго, слишком долго плели они сеть интриг. Сначала замыслив убить брата, затем предприняв попытку захватить власть в герцогстве, лишив этой власти малолетнего сына Галеаццо и его вдову, узурпаторы действовали по заранее продуманному плану. Но теперь Господь пожелал их покарать. Заговорщики побеждены. Судьба их на милости победителя — миланской герцогини. Бона окинула зал торжествующим взглядом.