Мариана Фриджени - Лудовико по прозванию Мавр

Бедняга Тротти только развел руками.

— Ваша милость, я тысячу раз твердил одно и то же. Но герцогиня настаивает. В Милан она снарядила не одного, а двоих своих отпрысков — невесту твою, Беатриче, и молодого Альфонсо, который берет в жены твою племянницу Анну Сфорца. Вот отчего герцогиня сочла, что мать при обстоятельствах столь необыкновенных должна собственными глазами увидеть, как устроятся ее дети.

Лудовико уже и не рад предстоящему венчанию. А ведь он так страстно желал этого брака, с таким трудом добился его. Беатриче приедет в Милан в момент, прямо скажем, не самый подходящий. Миланский двор сейчас как никогда напоминает потревоженный улей. Слухи и сплетни возмутили его спокойствие. Лудовико прекрасно известно, что все кругом только и твердят, будто Изабелла, прежде чем беременность заставила ее образумиться, не без удовольствия коротала свое одиночество в объятиях Мавра, а не своего мужа-неудачника. К тому же его скрючила язва. Лучшие ночные часы он проводил, запершись в туалете. Да и кожа его приобрела какой-то неприятный красноватый оттенок, что-то вроде сыпи. Искать доказательств типичного для всех мужчин Сфорца сластолюбия не приходилось. В противоположном крыле замка Лудовико сам поселил Галлерани, свою любовницу. Она, кстати, тоже на последнем месяце беременности. Через несколько недель она родит ему сына, третьего по счету бастарда, о котором Лудовико известно. Других никто не знает сколько он прижил от разных женщин, и нет им числа. Не исключено, что немало детей его семени — по разным углам Апеннинского полуострова. Лудовико известно, что герцогиня д’Эсте — женщина темпераментная. Такая способна публично упрекнуть его во внебрачных похождениях, устроить какую-нибудь душераздирающую сцену в присутствии всего двора. Подобного рода инциденты совсем не ко времени. Лудовико, холодному и расчетливому политикану, на протяжении нескольких лет фактически полновластному хозяину города, самого многолюдного на Западе, владельцу несметных сокровищ, государственному деятелю среди наиболее уважаемых и авторитетных в городе, скандалы ни к чему.

Переговоры о том, чтобы заполучить в жены Беатриче, заняли едва ли не целое десятилетие. В 1480 году Лудовико начал с того, что попросил руку сестры Беатриче — Изабеллы, которой тогда только-только исполнилось шесть лет. Но герцог Феррары в вежливой форме отказал претенденту: девочка на днях была обручена с Франческо Гонзагой, старшим сыном маркиза Мантуи. Но, мол, при дворе есть еще одна дочь — прехорошенькая, словно тугой бутон нераскрывшейся розы, резвенькая и обещающая стать красавицей не меньшей, а может, и большей, чем та, которая уже просватана за Гонзага. Звали это чадо Беатриче, она была пятилетним ребенком, родившимся в Ферраре 29 июня 1475 года. Лудовико принял это предложение с трепетной благодарностью. Тогда же было условлено, что он возьмет младшую д’Эсте, как только она войдет в возраст, допускающий ей сблизиться с мужчиной. И вот в течение целых десяти лет, несмотря на бурные приключения с другими женщинами, Мавр ни на минуту не забывал, что в Ферраре для него подрастает суженая.

В августе 1490 года, за несколько месяцев до бракосочетания, один из его послов, Франческо да Казате, явился к Беатриче с драгоценным подношением. Он передал ей от Мавра жемчужное колье, украшенное цветами из золотой нити, огромным мерцающим изумрудом, светло-красными рубинами… Одна из жемчужин была правильной грушевидной формы и не могла не вызвать всеобщего восторга. Юная д’Эсте, получив в подарок это сказочное украшение, сиявшее подобно яркому весеннему солнцу, радостно захлопала в ладоши и побежала вприпрыжку по гулким залам замка.

Беатриче д’Эсте и в пятнадцать лет оставалась прехорошенькой девочкой. Красавицей ее вряд ли можно было бы назвать — во всяком случае, в обычном понимании этого слова. Изящный вздернутый носик, пухлые розовые щеки, кудряшки на висках, темно-каштановая коса обвита вокруг головы, красиво обрамляет умную головку. Все, однако, в строгом соответствии с тогдашней модой. Именно такой запечатлел ее в скульптурном портрете Кристофоро Романо. Ныне этот портрет хранится в Лувре.

Перспектива столкновения с враждебно настроенными по отношению к ней дамами дома Сфорца вовсе не испортила настроения Беатриче. Несмотря на свою молодость, она достаточно уверенно держала себя — отчасти потому, что получила образование основательное и разностороннее, превосходившее, пожалуй, на целый порядок общепринятый уровень. Впрочем, и общепринятый тогда уровень был достаточно высок — во всяком случае, в том, что касалось детей ведущих аристократических семейств. При неаполитанском дворе, откуда родом была ее мать, Беатриче обучили всему тому, что было необходимо знать в области искусств, музыки и беллетристики. Умная и понятливая девочка без особого труда впитала знания, преподносимые ей учителями. К тому же она вела весьма активный образ жизни, по многу часов проводя в занятиях верховой ездой, с удовольствием участвовала в придворной охоте на оленя. Танцевать на балах она была готова всю ночь напролет. Со своими ровесницами фрейлинами она изобретала новые моды, предпочитала традиционной элегантности юношескую смелость линий и цветосочетаний. При дворе д’Эсте, где в это время гостил Маттео Мария Боярдо, изящный рыцарь, автор «Влюбленного Орланда», она проводила счастливое послеполуденное время, примостившись где-нибудь на вышитой скамеечке и подперев голову руками. Она старалась не пропустить ни одного драгоценного поэтического слова, вслушиваясь в тонкоструйное течение златых октав прославленного поэта.

Итак, решение о том, кто поедет в свадебном поезде в Милан, было принято. Леонора д’Эсте настояла на своем — она будет сопровождать свою дочь. Ее старшенькая, бывшая замужем за маркизом Гонзага, должна была, выехав из Мантуи, присоединиться к поезду в условленном месте на берегу По. Мантуанский двор был в восторге от нее, восхищаясь широтой ее культуры, неутомимым стремлением к новизне — неважно, шла ли речь о ремеслах, искусствах или других видах творческой деятельности человека. Черта эта была весьма характерна для людей Возрождения. Среди прочих в Милан отправился и брат Беатриче, Альфонсо д’Эсте, четырнадцатилетний безусый подросток. Ему предстояло сочетаться браком с Анной Сфорца, с которой он был обручен в соответствии с брачным контрактом, подписанным в мае 1477 года. Сам Альфонсо в тот год еще посапывал в пеленках, а невесте было годика четыре. В компании с ними — дядя жениха и невесты, кардинал Сиджизмондо д’Эсте. Он взял с собой сына Эрколе, который тоже должен был сыграть свадьбу с одной из девушек дома Сфорца — Анджелой. Итак, в Милане им предстояло справить сразу три свадьбы. Кардинал ехал в Милан с большой охотой. Ему предстояло освятить своим присутствием один из самых курьезных обычаев того времени. Дело в том, что по правилам лица наиболее авторитетные и влиятельные при дворе должны были присутствовать, находясь за символической ширмой, на первой брачной ночи молодоженов. Во исполнение этого обычая требовалось присутствие среди гостей жениха и невесты человека духовного звания. Кардиналы, как правило, весьма охотно исполняли эту феодальную повинность. И, к слову сказать, лучше какого-нибудь кардинала никто не мог сопроводить ядреным комментарием пылкие действия новоиспеченного супруга, обычно еще в подростковом возрасте. Юноши обычно старались изо всех сил, лишь бы не ударить лицом в грязь в присутствии столь важных гостей. Их аристократические невесты, нимало не смущаясь присутствием болельщиков и древностью своего родового герба, требовали от юношей исполнения супружеского долга согласно всем тонкостям любовного искусства и неоднократных доказательств мужской доблести. Судя по всему, Беатриче вряд ли предстояло испытать приключение такого рода. Но вот Альфонсо радовался грядущему экзамену, по успешном завершении которого он станет настоящим мужчиной. Он бравировал своей опытностью. Предстоящее супружеское состязание его веселило. По его настоянию в брачном контракте было особо оговорено, что после первой же брачной ночи и исполнения им супружеского долга он будет освобожден от обязательного посещения школы. Альфонсо мечтал о той минуте, когда он публично докажет свое мужское достоинство, свою четырнадцатилетнюю мужскую силу в любовном состязании с невестой, которой уже исполнилось семнадцать лет. Итак, с Альфонсо все было ясно. Но невозможно было вообразить, чтобы Лудовико Мавр, один из самых могущественных государей эпохи, предстал перед любопытствующими свидетелями в качестве Адониса, срывающего цветок любви пятнадцатилетней Беатриче. Что ни говори, а он, уже зрелый мужчина, сильно рисковал оказаться не на высоте положения в решительную минуту.