Мариана Фриджени - Лудовико по прозванию Мавр

— Нечего делать, нам не дано изменить природу человека вероломного и не хозяина своему слову. Такова его натура, — подвел итог сенатор. Единственное, что в наших силах, реорганизовать нашу политику. Самое важное — перевооружить армию.

Подписав мир в Верчелли 9 октября 1495 года, Мавр добивался сближения с королем Франции. Карл VIII бросил на чашу весов свой престиж победителя под Форново, которого, однако, не признавал никто из итальянских государей. Во всяком случае, Карл пытался диктовать свои жесткие условия. Правда, Лудовико дал понять ему, что король достигнет гораздо большего, если займет примирительную позицию. Он пообещал королю возвратить Новару, дать возможность пользоваться без всякого опасения портом Генуи. Миланский герцог готов оказывать всяческую поддержку французу в случае, если тот снова предпримет поход на Италию.

Мавр лихорадочно торопится заручиться поддержкой Франции. Он привык к тому, что его двурушническая политика, как правило, приносит успех. Он поторапливает медлительного короля.

— Ты должен передать дожу, — обращается он тем временем к своему послу в Венеции Вимеркати, — что мне по-прежнему дорога дружба со Светлейшей республикой. Я не намерен предпринимать ничего, что могло бы ее оскорбить.

Однако на этот раз у дожа было припасено кое-что для Мавра. Этот сюрприз немало озадачил миланского герцога.

— Передайте вашему синьору, — заявил дож миланскому послу, — что двадцать первого января тысяча четыреста девяносто шестого года я распростер свое покровительство над королем Неаполя.

Лудовико сразу же понял силу удара. Он слишком понадеялся на то, что его политическая игра изолирует Венецию. Теперь же этот нежданный-негаданный союз Венеции с Неаполем воссоздал на полуострове стратегическую ось, с которой он вынужден считаться. Король Франции, по меньшей мере на некоторое время, полностью сошел с итальянской сцены. Мавру пришлось сделать хорошую мину при плохой игре:

— Позвольте выразить надежду, что вся Италия воспользуется добрыми плодами освобождения от варваров.

Его послание дожу внешне выдержано в оптимистично-приветственном тоне. На самом же деле он глубоко обеспокоен возрожденным престижем Венеции и ее возросшим весом среди итальянских государств.

Итальянские правители опасаются скорого возвращения Карла VIII. В марте папа получил письмо от кардинала Джульяно делла Ровере. Письмо его сильно встревожило: французский король собирает войска в Лионе, весной он попытается повторить итальянский поход. Лудовико попробовал еще раз пустить в ход испытанный макьявеллистский прием. Он пригласил к себе архиепископа Милана Гвидо Арчимбольди и снабдил его инструкцией следующего содержания:

— Вам надлежит отправиться в Венецию и выяснить их намерения на случай нового вторжения Карла. Вы должны сказать им, что в случае оказания нам помощи оружием и деньгами мы окажем решительное сопротивление продвижению короля.

Карл VIII вовсе не доверял Лудовико. Как раз для того, чтобы заставить его обнаружить свои намерения, он и напомнил миланскому герцогу некоторые статьи мирного договора, подписанного ими в Верчелли. «Все верно, — известил он Мавра через своего посла, — я действительно намерен возвратиться в Италию. Так что предоставь мне право вооружить несколько кораблей в генуэзском порту. Пока они не нужны для вторжения. На них я стану доставлять подкрепление моим воинам, которые все еще заперты в замках Неаполитанского королевства. Во всяком случае, можно будет испытать возможности нового похода».

«Сир, — вкрадчиво отвечал Лудовико, — тебе известно, что я — твой самый верный друг во всей Италии. Мне не представляется целесообразным вооружать корабли в Генуе именно в данный момент. Это вызвало бы огромное беспокойство и, быть может, непоправимую реакцию со стороны наших государей».

Король был вне себя от гнева. Он вызвал к себе герцога Орлеанского, будущего Людовика XII. Какая разница, какая пропасть между этими двумя людьми! С одной стороны, пышущий яростью, с пожелтелым лицом, на котором застыла злобная гримаса, с черной бородой клочьями, лишь подчеркивающей уродливость хищной физиономии, король; с другой — герцог, взгляд холодного властелина, гордая осанка кондотьера.

— Мавр стал просто невыносим, — начал король. — Он только и занят тем, что замысливает и совершает одно предательство за другим. Я больше не намерен его терпеть. Ты — отпрыск Валентины Висконти, семьи первых миланских герцогов. У тебя все права на синьорию. Дарю ее тебе, если сумеешь — бери! Только доставь мне в кандалах этого проклятого Мавра.

Лудовико чувствовал, как стальное кольцо все туже стягивается вкруг него. Он попытался было выскочить из западни. Карл его ненавидел, Венеция и Неаполь вступили в коалицию против него. Папа Борджа, жестоко обойдясь с его братом, кардиналом Асканио, при всяком удобном случае выказывает свое презрение к дому Сфорца. Кажется, осталась только одна надежда. Его новый родственник, император! Мавр пригласил его прибыть в Италию и поспешил уведомить об этом Карла VIII. Пусть призадумается, старый дурак!

Максимилиан прибыл в Бормио 25 июня 1496 года. Жители города были потрясены великолепием императорского шествия, костюмами с иголочки на широкогрудых солдатах, грациозностью тирольских дам, которых император пригласил с собой из Инсбрука. Однако беседа между дядей и новоприобретенным племянником не клеилась.

— Что же, я готов атаковать Карла хоть сейчас, — заявил Максимилиан. — Но немецкие князья все в один голос не советуют этого делать. Кроме того, я не уверен в позиции Венеции, в случае конфликта Венеция могла бы воспользоваться случаем, чтобы отхватить себе от нашей империи самые аппетитные куски.

— Понимаю, Венеция — ключ ко всей ситуации, — скрепя сердце согласился Мавр, — я беспрестанно предлагаю ей свою дружбу.

Однако император совершил, быть может, роковую ошибку. Вместо того чтобы тотчас возвратиться в Тироль, сохраняя покров таинственности вокруг своего императорского величия, он предпринял шумную поездку по городам Ломбардии. В период между сентябрем и декабрем он посетил Виджевано, Геную, Павию. Итальянская толпа очень быстро впадает в скуку, если тот или иной персонаж слишком долго задерживается на подмостках сцены. Итальянцы не любят фатовства сильных мира сего, принимающих один парад за другим.

«Как, он еще не убрался восвояси? — деланно удивляются итальянцы. — Ему что, больше нечего делать? А при чем тут мы, только и плати за него!»

Когда Максимилиан перевалил через Бреннеро, возвращаясь наконец домой, то практические и политические результаты столь затянувшегося визита были равны нулю. Хуже того, престиж Империи в Италии непоправимо пострадал. Итальянцы отнеслись к императору с полным безразличием. Слишком он засиделся в гостях.