Мариана Фриджени - Лудовико по прозванию Мавр

Лудовико в это время пережил несколько тяжелых ударов. Несчастья, обрушивавшиеся одно за другим на его семью, были, казалось, зловещим предзнаменованием грядущих испытаний. В июне 1496 года умерла Бьянка, любимица, внебрачная дочь, родившаяся от простолюдинки Бернардины Коррадис, дочь, которую он обвенчал с одним из лучших своих военачальников Галеаццо Сансеверино. Хотя Лудовико всегда был замкнуто сдержан в проявлении своих чувств, при дворе тотчас же заметили, что эта смерть вызвала в нем резкую смену настроения. «Фортуна в этом году повернулась к миланскому герцогу спиной», — прокомментировал придворный историк Каньола.

1 января в Милане, как всегда пышно, праздновали наступление нового, 1497 года. Залы миланского замка битком набиты блестящими молодыми людьми и дамами. Бал открыл сам герцог, взяв под руку и увлекши в танец жену одного из своих сановников. Беатриче д’Эсте, будучи на последних днях своей третьей беременности, расположилась почти лежа в кресле с высокой спинкой. Она окружена своими компаньонками.

Вдруг зал огласился тревожными возгласами:

— Герцогиня! Герцогине плохо!

Минута замешательства. Все бросились искать придворного врача. Беатриче на руках перенесли в ее апартаменты и уложили в постель. Мавр смотрит на нее испуганно. Он уже почти готов принять удар молнии, призванный сокрушить его горем.

Спустя три часа хирург герцога склонился над ребенком, которого Беатриче с трудом произвела на свет. Крохотное серое тельце, комок слизи, никакого признака дыхания. Сын миланского герцога оказался мертворожденным.

Вскоре после полуночи бледный как полотно врач вышел из опочивальни герцогини, на глазах оцепеневших в ужасе придворных приблизился к Мавру и, словно сам удивленный своей неслыханной смелостью, сильно пожал ему руку. Лудовико вздрогнул.

— Синьор, должен сообщить ужасное. Герцогиня, твоя жена, только что скончалась.

Мавр бросился стремглав по длинным коридорам замка — прочь, прочь отсюда! Ужасный и жестокий, вершивший судьбами Италии, первый среди великих государей и диктаторов, этот человек плакал. Благодаря Беатриче, которой было всего двадцать два года, которую он привел в свой замок, когда она была еще подростком, жизнь его была такой наполненной. Будучи типичным итальянцем, Лудовико нередко пренебрегал ее обществом, у него были даже официальные любовницы, Галлерани и Кривелли, да и другие женщины, о которых он просто уже не помнил, те же фрейлины Беатриче. Быть может, он чаще думал не о ней, а о политике. И все-таки он знал: рядом есть женщина, совсем юное существо, его истинная, его единственная и настоящая спутница жизни. Теплом своего присутствия Беатриче сумела согреть миланское общество. Она была непревзойденной собеседницей художников и музыкальных гениев. С ее именем связывали то, что было в Ломбардии великого в сфере творческой и интеллектуальной. Она могла оспорить пальму первенства даже у своей сестры Изабеллы, маркизы Мантуи, в том, что касается распространения вокруг себя света культуры и красоты. Лудовико разом вспомнил все, что значила Беатриче для Милана. А он сам?.. Миланский герцог был погружен в мрачные интриги и войны. Впервые почувствовал он себя так неуютно, так неприкаянно. В отчаянии написал он несколько строк Франческо Гонзаге, мужу Изабеллы, кондотьеру из-под Форново: «Было бы более справедливо, если бы раньше умер я, столь трудно видеть мне, что нет больше рядом самого дорогого существа на всем свете».

Весь Милан собрался на похороны Беатриче. Заплаканная толпа в течение нескольких дней проходила нескончаемой чередой у гроба, установленного в церкви монастыря Санта-Мария делле Грацие. Все хотели в последний раз запечатлеть черты ставшего уже восковым и неподвижным лица.

Лудовико заперся в своих апартаментах. Его терзал мучительный, бессильный гнев. Он отказывался принимать кого бы то ни было. Напрасно советники пытались уговорить его прервать добровольное заточение. Давно пора было герцогу встретиться с могущественными государями, прибывшими из Италии и Европы, чтобы отдать последнюю дань уважения почившей герцогине.

— Повторяю, не желаю никого видеть, никого! Достанет с них и вас, чтобы выразить благодарность. Я не выйду отсюда.

Перед ним длинное и красивое письмо, написанное по-латыни императором. Он силится как-то ответить, но всякий раз негнущаяся рука падает на белый лист бумаги. Лудовико не хочет больше жить. Теперь мир как бы лишен для него всякого смысла.

Прошло немало дней, прежде чем он нашел в себе тот минимум воли, чтобы вновь заинтересоваться окружающим миром. Монахи монастыря Санта-Мария делле Грацие видят, как он каждый вечер с наступлением темноты приходит в церковь и неровным шагом приближается к алтарю большой часовни, опускается на колени перед могилой жены и остается недвижим, иногда по нескольку часов, забыв обо всем на свете, в окружении длинных таинственных теней, в тишине — этой музыке мировой скорби.

— Синьор, тебе холодно? Дурно? Выпей чашку бульона в трапезной, нельзя так долго стоять на коленях, заболеешь.

— Благодарю вас, монахи. Теперь мое место здесь. Не беспокойтесь. Мне хорошо. Хочется поговорить с ней.

В знак благодарности Лудовико Мавр преподнес в дар монастырю немало святых украшений, серебряный крест, скинию, чаши, канделябры. Он говорил:

— Мечтаю оставить Милану две мраморные статуи, которые напоминали бы городу о любви, жившей в этом городе. Беатриче и я возлежим словно во сне, словно в ожидании исполнения воли Господа.

Неожиданная смерть Беатриче явилась знаком судьбы. С того самого дня, как она ушла из жизни, звезда удачи Лудовико больше не воссияла на горизонте. Одно событие теснило другое, еще более грозное. В конце концов они обрушили его трон. Мрачная атмосфера подавленности и безнадежности воцарилась при дворе. Первым обратил на это внимание секретарь Мавра, вдумчивый Кальмета: «Со смертью мадонны Беатриче Милан и его двор из светлого рая превратились в мрачный ад».

Шли дни, а Лудовико так и не мог обрести душевного равновесия, горечь и бессильная злоба терзали его сердце, душа пребывала словно в полусне, страдание его граничило с ненавистью ко всему человечеству. Казалось, какая-то часть его существа, лучшая часть его сердца, испепелена горем. Сожаление о былом причиняет острую боль, но мысль о невозвратимой потере невыносима. В соответствии со своим характером и темпераментом Лудовико старался сделать зримыми эти свои чувства. Он одевался теперь только в черные одежды. Подданные в почтительном страхе говорили о нем — «Черный Рыцарь», соединяя в своем фантастическом представлении Лудовико Мавра с призраками, палачами, разбойниками и рыцарями из легенд. Лудовико пришлось по душе это прозвище. Отныне Черный Рыцарь — это угрызения совести и бунтарский дух итальянского государя. Но это же и голос неудовлетворенных амбиций, трагический стон всякого, кто не может покинуть земной юдоли.