Фернандо Намора - Огонь в темной ночи

— Я не могу тебя осуждать. Благодарю за то, что ты пришел прогуляться со мной.

— Я не нуждаюсь ни в твоем, ни в чьем-либо ином сочувствии.

— Речь идет не о сочувствии. То, что произошло, должно было произойти, и неизбежно. Ты не любил меня.

Зе Мария опустил глаза. Дина говорила приглушенным голосом, как будто боялась своих слов. Это была другая Дина. Внешне она выглядела еще более хрупкой, чем прежде, но ее поведение свидетельствовало о ее зрелости.

Они прогуливались по набережной. Спокойная река, казалось, не имела ни малейшего желания продолжать свой бег до устья. Вокруг царил покой. Зе Мария ощущал этот покой на себе. Казалось, время остановилось. Здесь ничего не изменилось с тех пор, как он встретился с Диной в последний раз, и уже не изменится. Это была как раз та неподвижность, которой он больше всего жаждал.

— Я знаю, что еще нуждаюсь в тебе.

— Для чего, Зе Мария?

— Есть много причин, в силу которых человек нуждается в ком-то.

Ей не хотелось больше слушать его, предоставлять ему еще один удобный случай для того, чтобы он снова мог показать, какой он эгоист. Эгоист, эгоист! И самое ужасное в том, что она не способна противостоять ему: еще немного — и она, несомненно, расплачется или обнимет его, чтобы вновь вернуть его себе.

Он начал с волнением нести всякий вздор о делах на факультете; затем облокотился на решетку, переведя свой взгляд на безмятежно текущую реку, с тем чтобы спокойствие воцарилось между ними. И наконец сказал:

— Мне хотелось бы, как ни странно, встречаться с тобой.

Зе Мария легко расставался с людьми, но не допускал, чтобы другие поступали так же с ним. Он мало беспокоился о том, что из-за него могут огорчаться, страдать или терять всякую надежду на что-либо. Безразличие к нему, напротив, ранило его. Он хотел, чтобы они были привязаны к нему, пока он не насытится всласть.

Зе Мария настаивал:

— Ты согласна?

— Уходи и не говори мне больше ни слова. Я не люблю тебя. Уходи же, я больше не люблю тебя.

Он еще пытался удержать силой ее тонкие руки. Дина не понимала его, никто не понимал! Девушка пронзила его взглядом, полным ненависти или даже безумия. И он почувствовал себя побежденным.

Оттуда Зе Мария отправился в Студенческую ассоциацию, уверенный в том, что в этот час никто из знакомых не потревожит его одиночества, но уже в вестибюле услышал знакомые голоса. Разговаривали Жулио и Абилио. Он собирался было повернуть обратно, как услышал несколько слов по-французски; заинтригованный, прильнул он к стеклу ресторана и увидел группу людей, окруживших человека, похожего на иностранца. Зе Мария уселся на скамейку, откуда мог наблюдать за ними, не будучи замеченным. Ему хотелось поразмыслить о своей жизни, об отношении к нему Дины, об окончательном плане найти работу, в которой он мог бы растворить свои заботы, но вскоре заметил, что его внимание рассеивается. Кем был этот незнакомец, говоривший по-французски? Но, в конце концов, разве интересно ему знать это? Чтобы избавиться от праздного любопытства, он попробовал углубиться в свои мысли. Дина, Эдуарда, работа. Но, думая о работе, не мог забыть, что через пятнадцать дней ему предстояло сдавать зачет. И каким бы легким ни казался этот зачет, он понимал, что не был готов к нему. В течение последней недели Зе Мария время от времени брал в руки учебники, но эти занятия ничего не давали ему. Будет печально, если он провалится, как в прошлом году. Зе Мария чрезмерно надеялся на свои способности, а также на свою решимость, которой он, однако, часто делал уступки, обещая себе поработать «на следующий день». Тогда, узнав о результате, ему ничего не стоило скрыть от себя и от других свое разочарование. С этого момента он начал сомневаться в своих способностях. Нет, теперь Зе Мария не сможет смириться с провалом, подобным прошлогоднему, хотя бы потому, что чувство ответственности у него возросло. После того как он узнал, что не сдал экзамен, его первым желанием было оставить факультет и вернуться через несколько недель, когда никто уже не вспоминал бы об этом. Зе Мария считал, что сумеет легко перенести свои студенческие неприятности и не обращать внимания на вздорные разговоры об учебе, считая все это мальчишеством.

Однако в течение тех недель, когда он был лишен общения с коллегами, он чувствовал себя глубоко одиноким. Конечно, он нашел новых товарищей, более скромных, чем прежние, но, когда встречался с теми, кто его превзошел, Зе Мария испытывал чувство унижения перед ними.

Швейцар, искавший случая излить душу, подошел к нему, пытаясь вызвать его на разговор.

— Вы уже видели иностранца?

— Иностранца? Нет, не видел.

— Это беженец, — уточнил тот.

Зе Мария вновь принялся наблюдать за группой. У иностранца было пухлое лицо и блестящие глаза, но в них сквозила какая-то тень печали. Он ел, опустив голову, в то время как остальные с восхищением смотрели на него.

Зе Мария заметил, что Жулио не мог скрыть своей нервозности. А вот Сеабра говорил без умолку. Зе Мария рассчитывал, что сомнительный французский язык Сеабры в конце концов должен был выявить его полное невежество. Иностранец слушал его с учтивым вниманием, но молча.

Зе Мария едва успел прикрыть лицо журналом, как увидел Мариану, вошедшую с букетом цветов в руке, в сопровождении французского дипломата, известного в городе под именем Андрэ и пользовавшегося большой популярностью в университетских кругах. У Андрэ, обычно оптимистически настроенного и веселого, был чрезвычайно серьезный вид. Он не стал ждать, пока его представят, и протянул руку своему соотечественнику. Несколько мгновений они смотрели друг на друга, не разжимая рук. И ощущение этого рукопожатия было так сильно, что его было достаточно, чтобы они окунулись в неприкосновенный для других мир чувств; Мариана не осмелилась преподнести цветы и незаметно положила их на другой столик.

Позже, в пансионе, Зе Мария узнал, что иностранец — студент из Тулузы — был в самом деле беженцем, прибывшим с потоком людей, который временами захлестывал город; людей, которые устремлялись в Португалию без средств к существованию, не зная, как достичь желанной цели — аэропорта, самолета, летящего в Англию. Этот хаотический поток беженцев пересекал границы, чтобы продолжать борьбу.

Борьба за свободу не окончилась, напротив, она только начиналась.

Француз обратился к Абилио случайно, на улице, с просьбой указать, где находится консульство его страны. Абилио не владел французским в такой степени, чтобы вести разговор, и поэтому привел его к Сеабре, а затем к ним присоединились и другие.

Эта беседа, эта атмосфера заставили Зе Марию забыть переживания прошедшего дня, послужив своего рода успокаивающим средством. А ночью, когда он еще раз обдумывал увиденное в Студенческой ассоциации, вспомнил взволнованное лицо Марианы, вынужденной положить в сторону букет цветов, им овладел прилив нежности к чему-то доброму и нежному, в котором объединялись и цветы, и Мариана, и безмятежность его деревни, и чувство, заставлявшее его мысленно быть рядом с Диной и покрывать ее руки поцелуями.