Фернандо Намора - Огонь в темной ночи

Черный штандарт с нарисованным желтым черепом, зажавшим в оскаленных зубах дубину академического порядка, был поднят на балконе одного из общежитий, символизируя бесстрашие и дух пиратства. Доктор Патаррека, который в те беспокойные дни и не думал вылезать из своей конуры, осторожно наблюдая из окна с нахлобученным на голову колпаком, принял делегацию студентов, просивших его уступить знаменитый колпак, свидетельство его профессиональных подвигов на африканской земле. Воодушевленный таким вниманием, врач отдал им свою реликвию, и когда позже он увидел ее, надутую ветром, на мансарде пансиона, находящегося на противоположной стороне, то почувствовал, что он тоже участвует в эпопее юношей; он, доктор Патаррека, впервые не спросив согласия угольщицы, вышел на улицу. Вышел без зонтика от солнца, смелый, незащищенный, с удовольствием содрогавшийся при мысли о том, что на любом углу его может ожидать кинжал притаившегося врага. Когда после этой полной риска вылазки он вернулся домой, то торжественно пообещал студентам, что на следующий день обратится к хронике времен дона Нуно Алвареса Перейры с тем, чтобы найти в книгах секрет, как привести к победе импровизированную армию.

— Да здравствует полководец Патаррека!

И каждый из студентов провозгласил себя в тот момент старшим потрошителем или капитаном лучников «патарреканской армии».

Улицы были пустынны, а кафе закрыты. Коммерческие служащие и писари в конце дня спешили в университетский квартал с таким любопытством, точно они собирались наблюдать за полем битвы.

Сеабра уселся за столик в одной из пирожковых, посещаемой студентами противной стороны, с тем чтобы прозондировать почву. Утром университет оставался пустынным, но поговаривали, что вечером должно произойти что-то чрезвычайное.

В пирожковой, однако, не наблюдалось никакого оживления, и Сеабра готов был уже отказаться от своей затеи, когда увидел, что входит Ирена. Момент был неподходящим, чтобы терять время с девушкой, но, с другой стороны, ему было приятно проверить, интересуется ли она им еще.

Ирена с видом беззаботной пташки обвела своими близорукими, всегда беспокойными глазами помещение и сначала не заметила его. Она поправила волосы перед зеркалом и села за один из столиков. Прежде чем к ней подошел официант, она достала сигареты, затем принялась порывисто копаться в портфеле, ища спички. Хотя знавшие Ирену видели, что она курит в общественных местах, это всякий раз шокировало окружающих. В городе было несколько дам, которые курили, что верно, то верно, и даже раньше, чем беженки с войны потрясли крепость условностей, закуривая в любом месте и когда им того хотелось, но эти дамы были достаточно благоразумны, чтобы скрывать свой порок дома. Ирена же привезла из Лиссабона дух независимости, высокомерия и показного бахвальства и совсем не беспокоилась о том, что обитатели этого средневекового городка будут считать ее бесстыжей и, следовательно, потерянной женщиной. Она была равнодушна к кривотолкам и жила так, как ей хотелось.

Сеабра, наблюдая за ней, оценивал ее сейчас, воспользовавшись представившимся ему удобным случаем. Ирена была худая, слишком худая для его вкуса, хотя бюст у нее был весьма приличным. Он представил себе, как его руки касаются этих упругих грудей. Итак, худая… и истасканная. Наверное, ямки на лице Ирены (которые вместе с продолговатыми, очень красивыми глазами придавали ей малайский вид) объяснялись отсутствием нескольких зубов. Уже одна эта мысль приводила Сеабру в уныние.

Внезапно девушка, узнав его, прищурила глаза и подняла руку в знак приветствия. Во всех ее жестах сквозила удивительная легкость, хотя, несомненно, они выглядели заученными.

— Привет!

Сеабра был вынужден подойти к ней.

— И вы мне ничего не сказали, простофиля! — пожурила его девушка.

— Я хотел закончить письмо, — извинился он. — И вот я с вами.

— В самом деле, красавчик?.. А мне казалось, что вы уже пресытились девушками… В прошлый раз, на ганцах, вы улизнули, не дав мне времени поболтать с вами.

Сеабра покраснел и неловко улыбнулся.

— А вы что поделываете? — спросил он, лишь бы не молчать.

— Как всегда, ничего. На нашу долю только и остается лень. Лежать и ожидать, уподобляясь растениям-убийцам, когда какое-нибудь насекомое сядет на нас. Вы не хотите стать таким насекомым?

И Ирена выпустила изо рта большое облако дыма.

Он еще раз посмотрел на ее длинные пальцы, пожелтевшие от табака. И как бы ни было приятно Сеабре находиться рядом с такой живой и экстравагантной девушкой, эта деталь убавила его энтузиазм. И к тому же веснушки на шее. И сухая, поблекшая, старая кожа.

— Вы, Ирена, приводите нас в замешательство… — Но, произнося эти слова, Сеабра думал совсем о другом и искал предлог, чтобы покинуть ее.

— Я?! Бедная я!.. — Но было видно, что ей польстили его слова. — Вы спешите?

— Да, в самом деле. Я шел в университет.

— Зачем, если там нет занятий?

— Все может случиться.

— Может. И если вы желаете доброго совета, держитесь подальше от всего этого.

Сеабра почувствовал, как сжалось его сердце.

— Что вы хотите сказать?

— Ничего, — пошла на попятную Ирена с выражением скуки на лице. — Никогда не обращайте внимания на то, что я говорю. Если вы предпочитаете быть тем, кто стремится головой пробить стену, то, кроме вас никто в этом не виноват. Важно ведь, что каждый делает то, что ему хочется.

— А вас не волнует наше движение?

— Гм… Абсолютно нет.

— Студентка не имеет права говорить так.

— Не теряйте времени со мной на проповеди… Я студентка? Кто я на самом деле, так это лентяйка. Я учусь, вернее, притворяюсь, что занимаюсь, только потому, что этого хотят родители. Учеба — нудная штука, вы не находите? Я знаю пару слов по-французски, по-английски, по-немецки. Вот и весь мой багаж. Отец решил, что в восемнадцать лет освободится от меня, передав в руки какого-нибудь жениха-идиота. Но такого не нашлось. И вот я здесь в свои двадцать семь лет, в окружении недоверчивых старух, расспрашивающих меня, таращат ли глаза мужчины, когда я прохожу мимо них.

Сеаброй овладело беспокойство и страх. Эта откровенность — настоящее бесстыдство. И двадцать семь лет, тысяча чертей! На самом деле, преувеличение это или правда, что она приехала в Коимбру после того, как в Лиссабоне прошла через руки нескольких поколений? Как бы там ни было, но Сеабра считал уже себя жертвой обмана. Но какого обмана?

— Вы смеетесь надо мной… — намекнул он, не найдя более удачных слов.

— Насмехаться! Пф!.. — ответила она, вытащив еще одну сигарету и ожидая, когда Сеабра зажжет ее. — С меня хватит — вот подходящие слова. Насмехаться!.. Поверьте, я не придаю ни малейшего значения учебе. Зачем? Я одержима необходимостью ни от кого не зависеть, ни от работы, ни от любой другой подобной вещи. — Она искоса посмотрела на него и продолжила разговор, как и ранее, с высоко поднятой головой: — Вы знаете, в течение некоторого времени я отвечала на объявления желающих вступить в брак. Но мне надоело тратить деньги на марки. Мне ни разу не ответили, до сих пор не пойму почему. Если бы я выслала хотя бы свою фотографию!.. Но нет, я всегда была осторожной…