Николай Фробениус - Застенчивый порнограф

— Твой?

— Да.

— Какой-то особенный.

Они вошли. Он показал на лестницу и пошел вверх следом за ее черным пальто. Они поднялись в фотоателье. Посредине стояла железная кровать без матраца. Он пробормотал, чтобы она разделась и повернулась к стене, и стал возиться с видеокамерой. У нее было красивое лицо с правильными чертами. Она стала раздеваться, а он продолжал думать, как будет ее снимать. Думал о ее бледной коже. О ее лице, о выражении глаз. Он повернулся к ней и посмотрел на ее глаза. Они были зеленые. Солнечный свет сделал ее кожу голубоватой.

— Ложись на кровать, — сказал он.

Она сняла одежду и окинула его взглядом, словно что-то искала.

— Сапожки снимать?

Он продолжал думать о съемке, не сводя глаз с ее лица. Сапожки. Он не обратил внимания на то, что она не сняла их. Это были черные кожаные сапожки до щиколоток. Они ему что-то напомнили. Он не знал, что ей ответить. Такие же сапожки были у его сестры Тале.

— Так снять мне их или нет?

— Нет.

Она легла, и он начал привязывать ее руки и ноги к кровати четырьмя веревками.

— Мы отравили наше сознание тенями, — сказал он, чтобы сбить ее с толк и позабавиться. — Сладострастие, праздность, леность, мотовство отравили наш разум фальшивыми фразами и скверными привычками.

Она уставилась на него, вытаращив глаза.

— Это Цицерон.

— О-о-о!.

Он привязал веревку к спинке кровати.

— Я влюбился в тебя, — сказал он.

— Вот как!

— Это правда. И потому прошу тебя сделать мне маленькое одолжение.

— И какое же?

— Чтобы ты сказала сейчас то, что я тебя попрошу.

— И что я должна сказать?

— Не знаю, как мне осмелиться просить тебя об этом, дорогая. Боюсь, ты можешь отказать мне.

— В меня еще никто не влюблялся.

— Не могу поверить. Ты очень красива.

— И все же в меня никто не влюблялся.

— А я без памяти влюбился в тебя.

— А ты докажи это. И я скажу все, что ты меня попросишь.

— Я докажу это, поведав одну историю.

— Давай.

Он крепко привязал ее левую лодыжку к столбику кровати. Потом постоял у изножья и полюбовался ею.

— Ты в самом деле прекрасна.

— Неужели? — она склонила голову набок.

— Истинная правда.

Он положил руку на ее плоский живот и провел кончиками пальцев по нежной коже вниз, до промежности.

— Однажды много лет назад жил в маленьком торговом городке А. мальчик. Родился он сорок четыре года назад. Он очень любил свою мать и всю свою семью. Ему было присуще особое свойство.

— Какое?

— Он мог заставить людей полюбить себя.

Фотомодель улыбнулась.

— У него была особая манера, которая действовала безотказно. Он обводил глазами все окружающее его и сосредоточивал взгляд на одной точке. И все, кто попадал в его поле зрения, оказывались в ловушке, в его власти. На большой площади он заставлял самых красивых женщин влюбляться в него. Они целовали его, делали ему подарки. Ему даже не надо было напрягаться. Пока он находился рядом с ними, они были без ума от него. А после женщины этого даже не помнили. Им казалось, что время на какие-то минуты остановилось. Что они находились вне времени и не могли осознать свои собственные ощущения и мысли.

— И что случилось с этим мальчиком?

— Ему не слишком повезло.

— А почему?

— Ты думаешь, что я говорю с тобой иносказательно, что ничего подобного не было.

— Тогда говори понятно, — прошептала девушка.

— Ты, разумеется, догадалась, что речь идет обо мне и что городок А. в самом деле городок А. Но ты не поняла, что я и вправду могу взглядом заманить человека в ловушку. И в доказательство этого я могу за две секунды заставить тебя полюбить меня.

— Так заставь.

Виго уставился на ее лоб напряженным, сосредоточенным взглядом. Он поднял левую ногу, ловко повертел ею и снова впился взглядом в ее лоб. Потом наклонился над кроватью. Лицо девушки расплылось в улыбке.

— Я ощущаю это, — сказала она.

Он кивнул.

— Я в самом деле люблю тебя.

— Это правда.

— В самом деле правда. — Она засмеялась.

— Скажи, что ты любишь меня.

— Я люблю тебя.

— Скажи это в камеру.

— Я люблю тебя.

— Скажи еще раз.

— Я люблю тебя, люблю тебя, люблю тебя.

Закончив съемку, он отложил камеру и стал отвязывать веревки от кровати. Девушка бросила на него безразличный, тупой и даже злобный взгляд. Он пробормотал, что она может одеваться, подошел к стулу и повернул его к окну. Сел, положил камеру на колени и принялся перематывать пленку. Он слышал, как она одевается. Чуть погодя в комнате стало тихо.

— Все в порядке? — прошептала она.

— Нет, — ответил Виго.

Он знал: если она в эту минуту подойдет и положит руку ему на плечо, он сломает ей пальцы.

И он услышал ее шаги на лестнице.

На следующий день он снова фотографировал ее. На этот раз съемка ему понравилась. Фотомодель была в замешательстве. Она лежала на кровати и повторяла одни и те же слова. К тому же ему нравились ее сапожки. Он сделал копию и отправил ее агенту по электронной почте.

Две недели спустя он получил извещение от шефа полиции. Оно было написано от руки шариковой ручкой. Его доставил посыльный в десять вечера — традиционная и неприятная процедура. Виго с трудом разобрал почерк шефа. К счастью, сообщение было краткое. В нем говорилось, что с этого дня Виго Мартенс уволен из полиции. В ярости Мартенс с бранью разорвал извещение. Он надел пиджак и стал искать ключи от машины. Он хотел помчаться к шефу полиции и повторить все, что он только что прокричал. Но, не найдя ключей, он сбросил пиджак, поднялся в фотоателье и стал разбирать свои снимки. Он решил избавиться от всех фотографий, на которых запечатлел кое-что помимо сисек и животов. Возможно, все прочее сочтут криминальным реквизитом полицейского. Он ощущал, как стучит кровь у него в висках. На столе перед ним стоял целый архив.

На следующий день он не поехал в полицейское управление. Когда же он явился туда, ему сообщили, что у агента фотомоделей был обыск. Они нашли запрещенные материалы, часть которых составляли снимки, сделанные Виго. Виго не произнес ни слова.

Он вышел из здания управления со своими вещами. Воздух был свежий и по-весеннему теплый. Он во всем винил сапожки. «Если бы я не вспомнил про сапожки Тале, этого не случилось бы», — подумал он, направляясь к своей машине.

Он сидел в кабинете шефа полиции на кожаном стуле, под яркой лампой дневного света. Шеф полиции и юрист, работавший в управлении со дня его основания, сидели напротив и смотрели с плохо скрываемым злорадством то на Виго, то на его адвоката. Они говорили про обыск и вещественные доказательства. О запрещенных снимках. О процедурах и параграфах. Перед сутулым юристом лежало несколько фотографий голых людей. У одной девушки на груди была размазана кровь. Юрист рассматривал снимки, сокрушенно покачивая головой с гримасой отвращения. Они говорили об увольнении. Шеф полиции и юрист передавали снимки друг другу. Лица обоих были искажены гневом, они походили на двух странных старых птиц. Виго с трудом удерживался от смеха. Шеф полиции более худой и стройный, чем юрист, хотя юрист моложе. Эти худощавые мужчины ничего не говорили о фотографиях, они только качали головами. Они лишь рассуждали о параграфах и процедурах.