Джон Стейнбек - Зима тревоги нашей. Путешествие с Чарли в поисках Америки

— С добрым утром, мистер Марулло. Точнее, доброго дня.

— Привет, малыш. Быстро ты закрылся.

— Весь город закрылся. Я думал, вы в церкви.

— Нет сегодня службы. Единственный день в году, когда ее нет.

— Неужели? Я и не знал. Чем могу помочь?

Короткие толстые ручки выпрямились, несколько раз согнулись и разогнулись в локтях.

— Руки болят, малыш. Артрит… Все хуже и хуже.

— Вылечить можно?

— Чего я только не пробовал: горячие компрессы, акулий жир, таблетки — болит. Тишина и порядок. Давай потолкуем о бизнесе, малыш? — блеснул зубами Марулло.

— Случилось что?

— Случилось? Что случилось?

— Погодите-ка, пока я отнесу сэндвичи в банк. Мистер Морфи попросил.

— Дополнительные услуги? Молодец. Правильно.

Итан прошел через кладовую, пересек проулок и постучал в заднюю дверь банка. Джои открыл, он отдал ему молоко и сэндвичи.

— Спасибо! Право, не стоило утруждаться.

— Это дополнительная услуга. Так Марулло сказал.

— Придержите для меня пару бутылочек колы. Во рту сушь не хуже, чем в пустыне.

Вернувшись, Итан застал Марулло за инспектированием мусорного бака.

— О чем вы хотели поговорить, мистер Марулло?

— Начнем отсюда, малыш. — Он вынул из бака листья цветной капусты. — Слишком много срезаешь.

— Чтобы вид был товарный.

— Цветная капуста идет на вес. Ты выбрасываешь деньги в мусор! Я знаю одного ловкого грека, у него штук двадцать ресторанчиков. Он открыл большой секрет: заглядывай в мусорные баки. То, что персонал выкинул, можно было продать. Ловкий парень.

— Да, мистер Марулло. — Итан суетливо направился в торговый зал, итальянец семенил за ним по пятам, сгибая и разгибая руки в локтях.

— Ты хорошенько брызгаешь овощи, как я говорил?

— Конечно.

Босс поднял пучок салата.

— Суховат.

— Черт возьми, Марулло, не стану я пропитывать его насквозь — сгниет ведь! И так воды на треть от веса.

— От воды салату только польза — будет свежий и бодрый. Думаешь, я не знаю, как надо? Начинал-то я с одной тележки — всего с одной! Я-то знаю. Либо учишься хитростям, малыш, либо ты банкрот. Так, теперь мясо: слишком много платишь оптовикам.

— Ну, мы же вроде как предлагаем покупателям говядину первого сорта.

— Первый-второй-третий — кто разберет? Что на ценнике написано, то и будет! А теперь поговорим как следует. Ты отпускаешь продукты в кредит, и это не дело. Не заплатят к пятнадцатому числу — долой таких клиентов!

— Нельзя так. Некоторые закупаются тут уже лет двадцать.

— Слушай сюда, малыш. Сетевые магазины не дадут в долг ни пенни даже Рокфеллеру!

— Да, но наши должники всегда потом платят по большей части.

— Ключевое слово — потом! Деньги-то замораживаются. Сетевые магазины берут продукты грузовиками. Мы так не можем. Тебе еще многому учиться, малыш. Люди-то они хорошие, но деньги — тоже хорошо. В баке слишком много мясных обрезков.

— Мясо попалось жирное и заветренное.

— Сперва взвешивай, потом обрезай. Заботиться нужно прежде всего о своих интересах. Иначе кто позаботится о тебе? Учись, малыш. — Золотые зубы уже не сверкали, губы Марулло сжались в нитку.

Неожиданно для себя Итан вспылил:

— Марулло, надувать покупателей я не стану!

— Никто никого не надувает. Бизнес есть бизнес, иначе в деле долго не продержишься, малыш. Думаешь, мистер Бейкер раздает бесплатные образцы?

Итан вскипел не хуже чайника.

— Нет, это ты послушай! — крикнул он. — Хоули живут здесь с середины семнадцатого века! А ты — иностранец. Что ты вообще понимаешь? С самого начала мы прекрасно ладили с соседями и были людьми порядочными. Думаешь, приперся сюда со своей Сицилии и можешь разом все изменить? Ошибаешься! Хочешь меня уволить — ради бога, хоть сейчас. И не смей называть меня малышом, не то как дам в нос!..

Марулло засиял всеми зубами сразу.

— Ладно, ладно. Не злись! Я только хотел удружить.

— И малышом хватит меня называть! Мои предки живут здесь уже две сотни лет! — Итан и сам понял, как смешно это звучит, и гнев начал улетучиваться.

— С английским у меня так себе. Думаешь, Марулло — всего лишь итальяшка, макаронник, даго? Моему роду и имени две, а то и три тысячи лет! Марулл — римский политик, о нем писал Валерий Максим. И что такое твои две сотни лет?

— Ты здесь не родился!

— Двести лет назад тебя тоже здесь не было.

От гнева Итана не осталось и следа, и он увидел такое, что заставляет иного усомниться в неизменности окружающей реальности. Иммигрант, макаронник, разносчик фруктов внезапно преобразился: высокий выпуклый лоб, мощный римский нос, глубоко посаженные глаза смотрели свирепо и бесстрашно, голова венчала мощную шею, и было в нем столько гордости и уверенности, что он вполне мог позволить себе притворяться скромным торговцем. Потрясение от подобного открытия бывает так велико, что поневоле задумаешься: что еще я пропустил в этой жизни?

— Перестаньте строить из себя макаронника, — глухо сказал Итан.

— Выгодно для бизнеса. Я учу тебя, как вести дело. Мне уже шестьдесят восемь. Жена умерла. Артрит достал. Пытаюсь тебя научить. Может, и не выйдет. У многих не выходит. И они вылетают в трубу.

— Могли бы и не напоминать, сам помню, чем закончился мой бизнес.

— Нет, ты не понял. Я пытаюсь научить тебя, как вести дело, чтобы ты больше не прогорел.

— Черта с два! У меня и бизнеса-то больше нет.

— Я же говорю — малыш.

— Послушайте, Марулло, — сказал Итан. — Я практически веду весь бизнес за вас. Занимаюсь бухгалтерией, кладу деньги в банк, заказываю продукты. Удерживаю покупателей. И они к нам возвращаются. Разве я не умею вести дело?

— Конечно, чему-то ты научился. И ты уже не тот малыш. Бесишься, когда я тебя так называю. Как же мне тебя звать? Я всех так зову.

— Попробуйте по имени.

— Нет, звучит недружелюбно. То ли дело «малыш».

— Трудно держаться с достоинством, когда тебя называют малышом.

— В достоинстве дружелюбия нет.

Итан рассмеялся.

— Если ты продавец в магазине макаронника, приходится держаться с достоинством — хотя бы ради жены и детей. Понимаете?

— Чушь!

— Ясное дело. Будь у меня чувство собственного достоинства, я бы об этом и не думал. Чуть не забыл слова, которые отец сказал мне незадолго до смерти. Предел оскорбления напрямую зависит от умственных способностей и уверенности в себе. Выражение «сукин сын» обидит лишь того, кто не вполне уверен в своей матери, а вот, к примеру, Альберта Эйнштейна они не заденут ничуть. Тогда он был еще жив. Так что продолжайте называть меня малышом и дальше, если угодно.

— Вот видишь, малыш! Звучит по-дружески.

— Ладно, пусть так. Вы вроде говорили, что я с бизнесом не справляюсь?

— Бизнес — это деньги. Дружба сюда никак. А ты, малыш, слишком по-дружески с покупателями. Так нельзя. С одной стороны дружба, с другой — бизнес и деньги.