Джон Стейнбек - Зима тревоги нашей. Путешествие с Чарли в поисках Америки

— Наверное, кто-то планировал ограбление, а ты прочел его мысли, и он передумал.

— Ты даешь другу выйти с честью из любой ситуации.

— Сам-то что думаешь?

— Бог его знает. Пожалуй, я так долго не ошибался, что поверил в свою непогрешимость. Однако тряхануло меня как следует.

— Знаешь, Морфи, я слишком устал, чтобы подметать.

— Бабки не оставляй. Забери домой.

— Ладно, как скажешь.

— Странное у меня предчувствие.

Я открыл картонку, положил мешочек с деньгами вместе со шляпой с пером и завязал тесемкой. Наблюдавший за мной Джои сказал:

— Поеду в Нью-Йорк, сниму номер в отеле с видом на Таймс-Сквер, сброшу туфли и целых два дня буду смотреть, как идет дождь.

— С дамой, с которой было назначено свидание?

— Нет, ту встречу я отменил. Закажу бутылку виски и бабу. Ни с той, ни с другой говорить особо не надо.

— Я тебе уже говорил — мы вроде как едем отдыхать.

— Хорошо бы. Тебе давно пора. Пошли?

— Еще пару дел закончу. Ты иди, Джои, снимай свои туфли.

Первым делом нужно было позвонить Мэри и сказать, что я немного задержусь.

— Да, но давай скорей-скорей! Сюрприз-сюрприз!

— Милая, скажи сразу.

— Нет! Хочу видеть твое лицо!

Я повесил маску Микки-Мауса на кассу, прикрыв окошко, показывающее цифры. Надел плащ и шляпу, выключил свет и сел на прилавок, свесив ноги. В правый бок меня колол почерневший черенок банана, в левое плечо врезался кассовый аппарат. Шторы я опускать не стал, чтобы вечерний летний свет беспрепятственно проходил через решетку, и было очень тихо, аж в ушах звенело. То, что нужно. Я ощупал левый карман — какая-то шишка упиралась в кассовый аппарат. Талисман! Я взял его в руки и принялся недоуменно разглядывать. Вчера казалось, что талисман мне понадобится.

Я поводил пальцем по узору на камне, и, как всегда, в меня хлынула сила. В полдень он розовый, как роза, к вечеру темнеет и приобретает багряный оттенок, будто в него попадает немного крови.

Мне требовалось не обдумывать произошедшее, а скорее сделать перепланировку: я словно очутился в саду, из которого ночью извлекли дом, и нужно устроить некое временное убежище до тех пор, пока я не построю новый дом. Весь день я деловито суетился, пока не смог медленно в себя впустить, пересчитать и опознать кое-какие вещи. Полки весь день брали штурмом, и там, где оборона была прорвана голодной ордой покупателей, зияли прогалы, словно в щербатом рту.

— Помолимся за наших усопших друзей! — объявил я. — За тонкую красную линию кетчупов, за доблестные маринованные огурчики, за специи и за плешивых малюток каперсов в уксусе. Мы не можем отдать за них жизнь, не можем причислить их к лику… Нет, не то. Это мы, живые… Нет, не то. Альфио! Желаю тебе удачи и избавления от боли! Конечно, ты не прав, но для тебя неправота станет отличной припаркой. Ты принес жертву, будучи жертвой сам.

По улице шли прохожие, периодически закрывая собой окошко, и в магазине становилось то темнее, то светлее. Я покопался в отбросах минувшего дня в поисках слов Уолдера и попытался вспомнить, как при этом выглядело его лицо. «Человек сам себе судья: сам нарушил закон, сам себя оштрафовал. Так вот, вы — его авансовый платеж, отданный за то, чтобы свет не погас». Так он и сказал. Ох уж этот Уолдер, потрясенный до глубины души одной-единственной вспышкой порядочности!

Чтобы свет не погас. Неужели так выразился Альфио?

Я провел пальцем по змею на талисмане и вернулся в начало, оно же конец. Давно горит этот свет — три тысячи лет назад предки Марулло пробрались с факелами в грот Луперкаль у подножья Палатинского холма, чтобы принести жертву богу Пану по прозвищу Луперк, покровителю стад и защитнику от волков. И свет не погас. Марулло — макаронник, итальяшка — принес жертву тому же богу и по той же причине. Я так и видел, как он поднимает голову на толстой шее над ноющими от боли плечами — гордую голову, горящие глаза — и свет. Хотелось бы знать, какую цену придется заплатить мне и когда. Если я отнесу талисман в Старую Гавань и брошу его в воду — этого хватит?

Задергивать шторы я не стал. На длинные выходные мы оставляем окна открытыми, чтобы копы могли заглядывать внутрь. На складе было темно. Я запер заднюю дверь и уже почти перешел улицу, как вспомнил про забытую за стойкой шляпную картонку. Возвращаться я не стал. Будь что будет. В тот субботний вечер поднялся ветер с юго-востока, значит, наверняка пойдет дождь и как следует намочит отпускников. Я решил, что во вторник налью молока тому серому коту и зазову его в гости в мой магазин.

Я не знаю, что творится в душе у других людей — одновременно таких разных и таких одинаковых. Могу только предполагать. Про себя знаю точно: я буду корчиться и извиваться, лишь бы избежать ранящей меня правды, а когда выбора не останется, отодвину ее прочь в надежде, что она исчезнет. Говорят ли другие люди твердо «Подумаю об этом завтра, когда будут силы» и потом рисуют картинку желанного будущего или подправленного прошлого, словно дитя, исступленно играющее перед неизбежной отправкой в постель?..

Домой я шел скрепя сердце по минному полю правды. Будущее было усеяно плодоносными драконьими зубами. Неудивительно, что я бросился со всех ног на безопасную якорную стоянку моего прошлого. Но на пути решительно застыла тетушка Дебора, искусный стрелок влет по стайкам кривды, и в глазах ее горели вопросительные знаки.

В витрине ювелирного магазина я разглядывал браслеты для наручных часов и оправы для очков до тех пор, пока оставаться дальше стало неприлично. Влажный ветреный вечер обещал разразиться грозовым ливнем.

В начале прошлого века было много таких, как тетушка Дебора, — островков любопытства и знания. Вероятно, обращаться к книгам заставляла их изоляция от сверстников или же бесконечное ожидание, тянувшееся иногда годами, иногда вечно, ожидание возвращения кораблей, толкавшее их к книгам вроде тех, что заполняли наш чердак. Она была самой лучшей из двоюродных бабушек, сивиллой и пифией в одном лице, изрекала для меня волшебную бессмыслицу, которая обретала смысл, и при этом не теряла своего волшебства, стоило мне посмотреть значения слов в словаре.

— Змий прельсти мя, и ядох [34] «Змий прельсти мя, и ядох» — ответ Евы Господу в Эдемском саду. Книга Бытия 3,13. Следующая фраза — старинная английская пословица «Львица цепная, крови вкусив, наиперше владыку своего пояст» — из древнеанглийского перевода «Утешения философией» Боэция. , — сказала она, и в голосе ее звучал приговор. — Львица цепная, крови вкусив, наиперше владыку своего пояст. — Мистические слова, ведь я помню их до сих пор.

Мимо меня, опустив голову, бочком пробрался мэр Нью-Бэйтауна и отрывисто буркнул в ответ на мое приветствие.