Дмитрий Гусаров - Трагедия на Витимском тракте

Ничего этого не знал Аносов, по в последний год, приезжая ненадолго в Читу, Аносов стал слышать фамилию своего бывшего партизана и даже, помнится, вначале задумывался — а он ли это, и нет ли тут совпадения? Но постепенно уверенность, что это, конечно, его Костя Ленков, стала настолько твердой, что наводить справки или расспрашивать было уже и совестно, и не нужно.

Бывая в Чите, Аносов останавливался в небольшой пекарне напротив Базарной площади, хозяина которой — Турка — знал еще с дореволюционных лет. «Турок» — это прозвище старика–татарина, невесть когда сосланного в Забайкалье. Во времена семеновщины он за хорошую плату устроил на своей квартире подпольную партизанскую явку и честно содержал ее до освобождения Читы. Аносов ему доверял, хотя и догадывался, что молчаливый, вечно озабоченный Турок не гнушается какими–то мелкими коммерческими махинациями на черном рынке. Двери пекарни не закрывались ни днем, ни ночью, а все разговоры с хозяином велись настороженным полушепотом.

Однажды, когда Аносов вернулся вечером в свою «боковушку», Турок поднялся к нему и равнодушно протянул конверт:

— Тэбэ пысмо.

Ни марки, ни почтового штемпеля на конверте не было. Листок бумаги покрыт торопливыми сбегающими книзу строчками:

«Здравствуй, дорогой бывший товарищ и командир. С приветом к тебе Ленков Костя. Позавчера на похоронах Анохина и Крылова я видел тебя, но подойти побоялся. Обидно, что и это дело пришивают мне. А убивал не я, и с политическими я дела не имею. Если помнишь ты еще нашу совместную партизанщину, то надо бы нам встретиться и поговорить. Напиши мне и оставь в пекарне у Турка, кто–нибудь перешлет мне при случае. Приду, куда скажешь, тебе у меня полная вера».

Письмо так растревожило Аносова, что он не спал всю ночь. Назавтра ему предстояло выехать к месту новой службы в Сретенск. Вместе с тем, оставить без внимания просьбу Ленкова тоже не хотелось. А вдруг парень, действительно, не виновен в убийстве товарищей Анохина и Крылова? Вдруг все слухи, которые ходят по Чите о Косте Ленкове, окажутся ложными? Хотя нет. Он в письме отрицает лишь политическое убийство, а об ограблениях не говорит.

Утром, уходя, Аносов положил хозяину записку без адреса.

«Уезжаю сегодня вечером. Приходи, когда надумаешь».

Турок не проронил ни слова, даже не спросил, кому предназначена записка.

Первым, кого увидел Аносов, явившись в Дальбюро для беседы перед отъездом, был директор госполитохраны. Бельский словно бы специально поджидал Аносова и, когда тот вошел, особенно дружелюбно поздоровался с ним. Такая приветливость Бельского породила в душе Аносова немалое смятение. Письмо Ленкова стало казаться ему нарочно подстроенной уловкой, и он с нетерпением ждал, когда же Бельский спросит о нем.

Разговор произошел тут же в кабинете, в присутствии ответственного работника Дальбюро, занимавшегося борьбой с бандитизмом. Бельский без обиняков приступил к делу. Он прямо заявил, что товарищей Анохина и Крылова убила банда Кости Ленкова, что у ГПО имеются веские доказательства этого, что в поимке главаря он рассчитывает на помощь Аносова, что это дело большой государственной и политической важности.

Аносов молча протянул ему письмо Кости Ленкова.

Прочитав его, Бельский обрадовался, но тут же скрыл это за насмешкой:

— «С политическими он дела не имеет…» Старая песня, которую каждый раз затевают! Ну, товарищ Аносов! Жду ответа! Повторяю, дело это большой политической важности и обращаюсь к тебе как коммунист к коммунисту.

Поручение было Аносову не по душе, но что можно возразить? Дело–то, действительно, касалось не только его или Бельского, вся ДВР еще жила злодейским убийством на Витимском тракте, а если Ленков и не причастен к этому, то за его бандой столько преступлений, что давно пора покончить с ней.

— Я согласен, — медленно произнес Аносов. — Только прошу объективно и тщательно разобраться с самим Ленковым. Мне он в партизанские годы казался неплохим парнем.

— Я понимаю, — успокоил его Бельский. — Понимаю и обещаю. Все будет сделано.

— Как быть? Сегодня я должен уехать.

— Я знаю. Не беспокойся; я уже обо всем договорился.

Тут же разработали план. Аносов сказал, что он пригласит завтра утром Ленкова к себе в пекарню и арестует его.

— Может быть, он сам согласится сдаться ГПО, — высказал надежду Аносов, вспомнив оправдывающийся тон письма.

— Об этом даже и не думай! — предостерег его Бельский. — Для отвода глаз, конечно, можно поговорить и об этом, но не разоблачи себя перед ним раньше времени. Ленков лучше нас с тобой знает свои грехи. Я чувствую, тебе одному с ним трудно будет справиться. Нужен кто–либо в помощь. Лучше бы из партизан… Ты хорошо знаешь Бурдинского?

— Гошу–то? Кто ж его не знает?

— Ленков тоже знаком с ним?

— Да, конечно. Бурдинский командовал соседним отрядом.

— Я попрошу его помочь тебе. Наши сотрудники будут ждать сигнала в соседнем квартале. Если что, применяйте оружие. Лучше, конечно, взять его живьем, но ни в коем случае нельзя упустить Ленкова!

Вернувшись в пекарню, Аносов с радостным видом сообщил Турку, что остается в Чите еще на сутки или на двое, что вечером к нему придут товарищи по партизанству и по этому случаю надо бы покутить. Он попросил хозяина достать три–четыре бутылки водки и дал деньги. Узнав, что его записка еще не отправлена, тут же написал новую.

Со все возрастающей тревогой ждал Аносов приближения назначенного часа. Больше всего он боялся, что Ленков явится не один и тем самым до чрезвычайности осложнит его задачу. Поэтому он искренне обрадовался, когда бывший командир партизанского отряда Георгий Бурдинский пришел к нему вместе со своим «адъютантом», а следом за ними, совсем уже неожиданно, появился и еще один партизан — Наум Тащенко. Аносов никогда не был близок с Тащенко, хотя тот в свое время тоже был избран депутатом Учредительного собрания ДВР.

«Постарался Бельский!» — подумал Аносов, не заметив, что при появлении нового гостя Бурдинский и его «адъютант» настороженно переглянулись.

Шумный, слегка подвыпивший Тащенко вел себя так, как будто попал к своим закадычным друзьям. Увидев на столе бутылки с водкой, он так обрадовался, что ударил об пол лохматой белой папахой:

— Вот те на! А я, понимаешь, как знал! Идем мы, понимаешь, с Колькой Письменновым мимо, дай, думаю, загляну. Знаю, знаю, Аносов, какой ты у нас трезвенник! Но неужто, думаю, не уговорю выпить по капелюшке этой проклятой влаги ради товарища по партизанству! А тут пир горой! Жаль — Колька Письменнов отказался. Здорово, братцы! Принимайте в компанию! Тут и Гоша–друг! Ты это здорово придумал, — повернулся он к Аносову, — собрать друзей, да вспомнить боевые годы! Вот моя доля!