Андрей Дугинец - Боевое задание

Осенью, когда овечка подросла и нагуляла много жиру, Урумкан решила зарезать ее на мясо. А тут пришел председатель колхоза.

— О-о! — удивился он, осматривая Белохвостую. — Сразу видно, что в добрых руках побывала ярочка! У других годовалые овцы меньше этой… Урумкан, а что, если и тебе пойти чабаном? А? Будете вместе с мужем работать. А то его напарник, сама знаешь, совсем уже старый, на коня сесть не может.

И уговорил. Урумкан поручила Мамбета бабушке. Уехала на ферму. А Белохвостую не стала резать, повезла в колхозную отару — на счастье.

Но неужели такое худое счастье всегда будет подкарауливать Урумкан? Первого же ягненка любимой овцы сожрали волки! Теперь жди второго… А когда это будет? Да и неизвестно еще, что случится и с ним…

Пустив Белохвостую в отару, Урумкан привязала коня возле домика и подошла к окошку посмотреть, как спит ее гость. Глянула в стеклышко, да так и ахнула. И — скорей в дом.

При тусклом свете фонаря Мамбет поил изо рта маленького кривоногого ягненка.

— Белохвостый! — узнала Урумкан, как только переступила порог. — Где ты его подобрал? А отец решил, что его волк унес!

Мамбет долго молчал: у него был полон рот молока.

А когда ягненок выпил все молоко, Мамбет солидно сказал про волка:

— Побоялся!

И только после этого не спеша рассказал, как было дело.

Выслушав его, мать ласково погладила по колючей, недавно бритой иссиня-черной голове и сказала:

— Ну вот — подрастет Белохвостый, сошьем тебе красивую шапку.

— Такую же, как у председателя? — обрадовался Мамбет, как-то не полностью уловив смысл слов матери.

А однажды вечером, уже перед окончанием каникул, отец позвал Мамбета во двор и сказал, что хочет зарезать Белохвостого.

— Зарезать? Такого ягненка резать? — Мамбет замахал руками, заплакал. — Не дам! Не дам! Что я, спасал его от волков, чтоб резать? Да? По-вашему, я такой, да?

— Не такой, не такой, — пряча остро наточенный нож, сдался отец. — Но шапку тебе из чего шить?

— А что, обязательно из живого ягненка? Да?

— Тогда сам скажи, из чего?

— Лучше совсем не из чего! У меня еще хорошая, — и Мамбет сильнее нахлобучил старый малахай, который закрывал ему глаза, а если чуть натянешь, то и нос нагреет.

И, уже далеко отойдя от отца, с ягненком на руках, бросил сердито:

— И вообще шапки надо шить из волков, а не из ягнят! Пора кончать с этими байскими пережитками.

Отец только руками развел.

Вечером приехал председатель колхоза, чернобородый Джюнус. И отец рассказал ему о случае с ягненком.

Председатель подошел к Мамбету, который уже устраивался спать. Положил ему на плечо тяжелую, самую сильную во всем колхозе руку и совершенно серьезно сказал:

— Да, бережливый будет хозяин, прижимистый! Мне бы такого в помощники!

Долго не мог уснуть после этого Мамбет, все гадал — хорошее сказал про него председатель или плохое. И только утром, когда отец ушел к овцам, а мать вернулась на отдых, Мамбет узнал, что прижимистый — это такой хозяин, который никому не позволит переводить колхозное добро.

— Мама, мам! А Джюнус возьмет меня помощником?

— Возьмет, только расти поскорее! — ложась в постель, сказала мать.

— Мам, а я отпущу бороду, как у председателя?

— Отпустишь. Побольше гуляй на солнце, тогда борода лучше вырастет.

Мамбет прильнул к засыпающей матери, приластился, как ягненок.

В весенние каникулы Мамбет опять приехал на джяйляо.

И вот его первая весенняя ночь в горах.

Снег уже растаял, и от этого ночь казалась совершенно черной. По ущелью дул пронзительный холодный ветер. Он нес мелкий, колючий, как песок, дождь. От холода овцы так сбились в кучу, что между ними копытцем не ступишь. И это опасно для ягнят, которые должны сегодня родиться: в тесноте их затопчут.

Урумкан и Токторбай уверены, что именно в эту непутевую ночь на свет появится много ягнят. Такую ночь чабаны называют ночью большого окота и, конечно, не спят. С самого вечера они дежурят по очереди. Один греется, а другой ходит вокруг отары.

Не спал в эту ночь и Мамбет. Он надеялся первым услышать голос новорожденного ягненка. Ему хотелось раньше всех взять на руки тепленького курчавого барашка.

Узнав от отца, что будет холодная ночь, Мамбет еще с вечера наносил на крышу домика сухого сена, чтобы псу было потеплее. Отец и за это ругает, говорит, что в тепле собака уснет и перестанет караулить овец.

— Лежи, Койбагар, лежи, — погладил его Мамбет по мокрой шерсти, густой и кудлатой, как старая овчина, — только ты, Койбагарчик, чуть-чуть подвинься, а то сено мокрое. Вот так. — И Мамбет прилег на сено, согретое горячим песьим телом.

Недалеко от домика во тьме бледно помигивал желтый огонек фонаря. Овцы молчали, притихли, притаились, словно не меньше людей понимали, что в эту черную, непогожую ночь в их стаде начнется огромное праздничное событие.

Мама ходит вокруг отары и не знает, что теперь она не одна. Даже не догадывается, сколько глаз смотрит сегодня за отарой.

Мамбет начинает мерзнуть. Дождь затекает за воротник. Холодные капельки пробираются к голому телу и ползут по спине, как ледяные сосульки. Мамбет вздрагивает и думает, что мама, наверное, вот также чувствует спиной, когда сзади подкрадывается волк…

Но мало-помалу дождь перестал. Ветер высушил кудлатую шерсть собаки. Мокрой осталась только старая шубейка на Мамбете. Руки Мамбет грел под брюхом Койбагара. И все равно так замерз, что, появись возле отары стая волков, не смог бы ни вскрикнуть, ни шевельнуться…

Ветер шелестит в куче сена все тише. И вот уже почти не шелестит, а только посвистывает, как отец во сне.

В этом чуть слышном, затаенном посвисте мальчику чудится то дремкое посапывание Койбагара, то далекий вой одинокого, самого опасного своей беспощадностью, вечно голодного волка. И вдруг снизу послышалось что-то нежное, радостное, волнующее. Так волнует и радует песня, которую слышишь, пробуждаясь на рассвете.

Мамбет затаил дыхание.

— Меее! — донесся уже явственнее тонкий голосок новорожденного ягненка.

Эх, Мамбет как соскочит! Как вскрикнет!

Уж что он крикнул, сам не знает. Просто радостно подал голос навстречу этой новорожденной жизни.

Холода и дремоты как не бывало! Чуть не кубарем скатился он с крыши по шаткой узенькой лесенке. Совсем рядом, теперь уже даже понятно было, где именно все громче, все настойчивее блеял только что появившийся на свет ягненок.

— Мам! Есть, есть! — кричал Мамбет, пробираясь между спящими овцами.

Пока подошла мать, Мамбет уже нашел и сунул за пазуху мокрого курчавого барашка. При свете фонаря он рассмотрел новорожденного и еще больше обрадовался:

— Мама, у него тоже беленький хвостик! Наверно, родия Белохвостой.