Рудольф Итс - Стрелы Немой скалы

Месяц или два, как затравленный волк, ходил по степи Косой лама, не решаясь остановиться у бедняков, потом исчез с земель рода. Два года назад его юрту кто-то видел у Бижиктыг-Хая — Скалы письмен, а затем пронесся слух, что Косой лама стал прорицателем — охранителем ламаистской веры, что его дух — чойчжон способен на многие версты разглядеть врагов и поразить их, что сам настоятель Оин-хурэ прибегает к помощи новоявленного прорицателя. Люди из рода Лопсан перестали интересоваться своим бывшим ламой, хотя ничего не забыли из прошлого.

Бурга еще раз мрачно обвел единственным глазом толпу и быстро подал знак ламам следовать за ним. Он сам откроет этот торжественный родовой праздник, сам будет читать молитву. Увлекаемые ламами, джянгой и чиновниками, люди направились на северо-восток. Пройдя несколько шагов, Косой лама громко и нараспев стал читать молитву, которую тут же подхватили остальные ламы. Под звуки молитвы люди вытянулись цепочкой на северо-восток и отвесили несколько земных поклонов. Ламы продолжали читать молитвы, а все собравшиеся постепенно поворачивались лицом на все четыре стороны света и отвешивали невидимым богам и духам поклоны до земли.

Бурга читал молитву самозабвенно, закрыв глаза и вытянув вперед руки. Его голос перекрывал заунывное бормотание остальных лам и невольно привлекал внимание. Люди, отвешивавшие поклоны, на мгновение забывали о Косом ламе и видели перед собой лумуцза. Но только на мгновение.

Когда моление кончилось и все уселись полукругом у ова (у самого холма сидели только ламы и джянга со свитой), началось угощение. Это была прелюдия праздника.

Служка из свиты Бурги вынес большое блюдо с овечьим сыром и по знаку хозяина подал его джянге. Вскоре перед всеми ламами и чиновниками стояли тарелки с сыром. Бурга поднял свою тарелку вверх и крикнул: «Раво! Раво!»

Все подхватили этот крик, и он смешался с криком круживших над ова орлов и ворон, ржанием испуганных коней. «Раво!» неслось над степью и, повторенное сотни раз, затихало вдали.

Как только выкрики прекратились, Бурга отломил маленький кусочек сыру, положил его в рот, а остальной сыр подбросил вверх. Огромный орел, хищно раскрыв клюв, подхватил брошенный кусок и резко взмыл вверх, чтобы немедленно ринуться вниз за новой подачкой. Один его вид заставлял других птиц летать на почтительном расстоянии. Когда сыр весь был отдан птицам, орел стал вызывающе кружиться над блюдом с бараньей головой, лодыжками и курдюком — самым главным блюдом для почетных гостей праздника. Своим свирепым взглядом орел смотрел на Косого ламу, усердно запивавшего аракой жирные куски баранины. Джянга и Косой лама, чиновники и монастырская братия церемонно вкушали мясо, а стража швыряла в толпу мелкие куски баранины, из-за которых происходила свалка: считалось, что мясо, пойманное во время такой ритуальной трапезы, обладает чудодейственным свойством.

Время шло своим чередом, а празднество еще только начиналось. Круг перед ова стал шире, и пара за парой на него выходили участники борьбы — любимого народного спорта тувинцев. Обнаженные до пояса двое борцов делали несколько плавных взмахов руками, сходились и пытались бросить противника на землю. Победитель боролся с другим борцом или с победителем другой пары. Зрители воодушевляли своих признанных силачей. Джянга пьяным голосом тоже подбадривал борцов, и только Косой лама смотрел зло и отчужденно на бывшую свою паству.

Уже показали свое удальство двадцать пар, уже забрался в коляску Косой лама, а верховые вновь оседлали коней, чтобы в километре от ова продолжить праздник — состязание в конной скачке, когда запоздалый всадник подъехал к аратам. Ни Бурга, ни джянга, сопровождаемые свитой, проезжая мимо вновь прибывшего, не обратили на него внимания, хотя им обоим он показался знакомым. Они торопились к месту скачек, куда следом за ними заспешили и верховые, и пешие.

Всадник поставил коня поперек тропы. Он хотел, чтобы его узнали люди, спешившие за умчавшейся ламской коляской. Но люди почему-то молча обходили его и даже боязливо оглядывались. Скоро у ова никого не осталось, и тогда всадник запел. Запел громко. Мелодия напоминала клокотание ручья по камням, гортанные долгие крики орлов, легкий шорох ночной степи. Задние остановились, шедшие впереди оборачивались и замедляли шаг. А песня набирала скорость и уже звенела над долиной. Всадник спрыгнул с седла и пошел навстречу людям, задержанным песней. Он шел, а песня продолжала вылетать из его груди, песня без слов.

Старик отделился от толпы и, пристально смотря на тень подошедшего певца, радостно крикнул:

— Это живой Монгуш! Вот его тень, у мертвых тени нет! Смотрите, это наш Монгуш, которого русский прозвал Балбалом!

Балбал обхватил старика и тихо сказал:

— Ты узнал меня, старик Саган. Узнал? Как поживает твой скот?

Балбал слишком часто последнее время, когда до родных мест осталось совсем немного, когда уже много месяцев дороги осталось позади, думал о первой встрече с сородичами. Он мог поверить, что они не узнают его, но не думал, что примут его за оборотня. Он был жив и не думал о своей смерти. Песней он заставил людей остановиться и сейчас, задавая традиционный вопрос при встрече «Как поживает твой скот?», искал среди сородичей сына. Он не мог не слышать песню отца. Значит, он далеко, очень далеко поставил свою юрту.

Ни старик Саган, ни кто другой из сородичей не рассказали или не успели рассказать всего Балбалу. Случилось то, чего никак нельзя было ожидать в праздничный день. Обратившись к каждому с традиционным приветствием, Балбал сказал Сагану:

— Может быть, ты, старик, скажешь, как поживает мой скот? Я еще не видел своей юрты.

— Твой скот, — Саган насупился, — твой скот еще три года назад угнал Косой лама.

Решение пришло мгновенно, и Балбал вскочил на коня.

— Ты что хочешь делать? — закричали в толпе, видя, как наливаются гневом глаза Балбала. — Берегись! Косой лама теперь лумуцза Оин-хурэ.

Но Балбал уже хлестнул коня, успев крикнуть:

— Туткуш нага закон, он сильнее закона Будды и лам! По этому закону, если ты угнал или загубил двух коней соседа, сосед вправе взять из твоего табуна тоже двух коней — таков туткуш!

…На месте, где проходили скачки, все, кто имели коней, умчались далеко в степь и скоро должны были, сделав круг, возвратиться сюда же, где сидели джянга и ламы, продолжая нить араку в ожидании лучших наездников. Победителям они должны были вручить длинные шелковые полосы материи — хадаки и поднести чаши араки. Кроме двух лошадей, впряженных в повозку Косого ламы, и коня джянги, здесь коней не было. И свита, и стража участвовали в состязании. Было видно, что участвовавшие в скачках уже начали поворачивать коней; не пройдет и получаса, как они будут на последней прямой… Ни джянга, ни ламы не могли понять, откуда взялся всадник, который резко осадил коня перед ламской повозкой, моментально распряг лошадей и тут же вновь оказался в седле, крепко сжимая в руке поводки распряженных лошадей. Когда Косой лама понял, что случилось, всадник с добычей уже был далеко в степи, удаляясь к еле заметным на горизонте горам. Бурга попытался уговорить джянгу скакать вслед похитителю, но джянга был пьян и только бормотал: