Рудольф Итс - Стрелы Немой скалы

— Люди рода преступили законы веры, только самоусовершенствованием они смогут вновь заслужить милость. С севера из-за гор вернулся человек, посмевший открыть чужестранцу священную тайну. Этот человек виноват перед верой, и его будет в будущем рождении судить неземной суд; по этот человек, сказал мой чойчжон, будет виноват и перед людьми, если к утру в тринадцати отарах вашего рода падут тридцать три овцы. Это знак кары, преследующий Монгуша, и, если земной суд не осудит его, не будет больше счастья на ваших землях. В тринадцати отарах — тридцать три овцы, — значит, виноват Монгуш, значит, чойчжон видел правду, и вы сами решайте судьбу Пришельца…

К рассвету решение чойчжона облетело стойбища. Дошло оно и до юрты Сагана, у которого после отъезда Косого ламы остановился Балбал. Мудрый старик Саган никогда не опровергал слухов о своей набожности. Житейский опыт давал ему уважение сородичей, видимая религиозность — почтительное обращение лам. Когда Косой лама показывал ему рисунок ниши, он, конечно, вспомнил рассказ деда о тайне Скалы письмен, вспомнил, что один раз, еще мальчишкой, был у ниши, но об этом не счел нужным говорить. Тогда Саган еще не понимал, чего на самом деле хочет коварный и хитрый Бурга, но сейчас, услышав решение чойчжона, он испугался за Балбала. Старик хорошо знал своих сородичей: как бы ни любили они Монгуша, падеж скота сделает их орудием мести Косого ламы. Если падут тридцать три овцы — а Саган не сомневался в злобных действиях Косого ламы, — то никто не может поручиться за жизнь Монгуша-Балбала.

Наступивший день навсегда остался в памяти Балбала. Никто и ничто не могло заставить его забыть сказанного Саганом утром последнего дня на стойбище Лопсанов. Старик сказал о том, что знал сам и что мог предполагать. Но Балбал не боялся смерти, его страшила участь быть неотомщенным. Три года ему мстит Косой лама: он угнал его скот, отправил на работу в Оин-хурэ жену и сына, которые были отосланы дальше в Монголию и не было надежды увидеть их. Теперь лама решил рассчитаться с ним самим из-за таинственной ниши Бижиктыг-Хая. Местью надо было ответить на месть. Надо было жить, чтобы вырвать тайну ниши, опередить ламу. Старик Саган передал слова своего деда: «Только тот овладеет тайной ниши, кто узнает речь древних». Надо жить, чтобы передать путь к нише своему роду и открыть ее людям чистой души… Странные крики за юртой прервали мысли о мести Косому ламе и вернули к тревоге наступившего дня…

Тридцать овец пали в двенадцати отарах, в двух отарах джянги пало восемь овец, в двух отарах его заместителя — десять, остальные пали в отарах самых влиятельных Лопсанов. Сообщения о падеже овец приносили к юрте джянги взволнованные хозяева и их пастухи. С каждой новостью люди громче стали выкрикивать угрозы в адрес Балбала и требовали не суда над ним, а смерти. Стража джянги сама оседлала коней и только ждала приказа. Джянга колебался, но тут вдали показался его пастух. Он сообщил, что еще в одной отаре правителя пали три овцы. Тридцать три овцы в тринадцати отарах. Надо было подождать еще, но джянга вскочил в седло и рванулся навстречу горам… В этой разъяренной толпе всадников, промчавшихся мимо юрты Сагана и посылавших проклятия Балбалу, никто не знал, что отмеченный чойчжоном виновник несчастья находился так близко. Саган выскочил из юрты и по лицам озверевших богатых сородичей понял, что суда над Балбалом не будет. Косой лама добился своего. Когда яростные всадники найдут Балбала, они учинят расправу сами…

С вершины горы вниз убегали редкие ряды лиственного леса. Березы и осины перемежались с соснами и исполинскими кедрами. Сосен и кедра было так мало, что они выглядели сиротливо на склоне, где летом довольно густая трава. Однако жители степей — редкие гости в здешних горах, хотя, если смотреть с вершины на юго-запад, их степи совсем рядом. Все в этих горах необычно для степного жителя: и мчащиеся зимой на лыжах охотники, и медленно передвигающиеся летом верхом на оленях люди, не в поисках пастбищ для своих стад, а в поисках дичи и зверя. Даже жилища, в которых живут здесь, совсем иные. Это не юрты, крытые войлоком, а островерхие хижины — чумы, чьи шесты летом покрыты берестой, а зимой шкурами или кожей. И все-таки здесь обитают те же тувинцы, что и в степях, и никто не знает, пришли ли они сюда из степных долин или в долины спустились с этих гор. Во всяком случае живущим в горах труднее. Только у богачей баев есть бараны, лошади и десятки оленей, остальные никогда не уверены в том, будет ли у них завтра что есть, если охота прошла неудачно. Тувинец, живущий в горах, никогда не будет забивать оленя на мясо, если олень еще может везти его или семейный скарб по горным тропам и падям. Без оленя или тащи на себе свое хозяйство, или сиди на месте, жди голода: ни зверь, ни птица не подойдет к твоему чуму.

На широкой поляне горного склона, где в центре росли три высокие ели, стояло шесть чумов. Самый большой располагался под центральной елью. Шедший с утра снег прекратился, небо выяснило, и стало видно далеко вдали степь. Дверь в большом чуме откинулась, и вышел пожилой охотник. Его короткая доха-чагы из оленьей шкуры была подпоясана, и сбоку на поясе привязан нож в ножнах. Охотник был без шапки, длинные с проседью волосы падали на плечи. Он выпрямился и долгим задумчивым взглядом посмотрел на далекую степь. Ни один мускул не дрогнул на сморщенном годами и невзгодами лице, но в глубоких черных глазах задрожали слезы.

Три дня, как они прикочевали на эту поляну, и все три дня шел снег. Сейчас впервые за двадцать лет он так близко увидел степь. Прошло двадцать лет, а все-таки не стал ты лесным человеком, Монгуш! Ты все еще помнишь степной род Лопсан, хотя люди этих шести чумов считают тебя старейшиной и называют себя людьми рода Монгуш. Ты ничего не забыл, и не случайно в этот день, когда ты решил сватать сына, родившегося уже здесь, в лесах, ты увидел степь.

Не зря Монгуш откочевал на этот склон. Две недели все шесть семей добирались сюда, и путь оказался очень удачным. Много соболей и белки набил Монгуш с сыном, четыре туши марала еще были в запасе. Счастливым оказался путь. Запасов хватит, чтобы выплатить полный калым за Анай — девушку соседнего стойбища, которая станет женой его сына Доржу.

Все-таки ты дожил до этого дня, Монгуш! Прошло двадцать лет, и у тебя вырос сын. Скоро он будет жить отдельно со своей семьей. Доржу ничего еще не знает ни о своем пропавшем где-то в монастырях старшем брате, ни о прежней степной жизни своего отца.