Рудольф Итс - Стрелы Немой скалы

Кенин почти бегом пролетел весь полутемный коридор и остановился перед дверью с массивным замком. Старик, не поспевавший за ним, крикнул:

— Ты внук Балбала, дерни дверь, она наверняка рассыплется!

Кенин дернул, и замок с лязгом упал на пол. Густая паутина и толстый слой пыли закрывали свет, падавший в келью из крошечного окна. Фонарем из полумрака были выхвачены сначала бесформенная груда, напоминавшая постель, затем какие-то запыленные сундуки и книги, упавшие с полки. На стене висели истлевшие шелковые хадаки и всевозможных размеров ламаистские иконы. Спертый воздух перехватил дыхание, и, если бы старик не разбил окно, можно было задохнуться. Вместе со звоном стекла в сумрачную обитель ворвался солнечный луч. Дневной свет охватил всю обширную келью, вещи в которой превратились в тлен и прах. Стоило коснуться крышки сундука, как она тут же рассыпа́лась и превращалась в груду источенных жучком и плесенью опилок. Содержимое сундуков истлело, сохранились только медные сосуды и фарфоровые чаши. Но это не интересовало Бенина.

Он стал осторожно поднимать с пола книги — ксилографические издания ламаистских сочинений. Листы от сырости слиплись и пожелтели. Книг было немного. Ничего нельзя было узнать из них об истории Косого ламы. Такие книги Кенин не раз встречал в библиотеке университета. Молитвенные и нравоучительные тексты издавались немалым тиражом, хотя их и печатали с деревянных досок.

Через три часа он кончил детальное обследование последнего обиталища Косого ламы. Оно ничего не дало для разгадки истории деда Балбала. Правда, оставалась еще постель, но чувство отвращения удерживало Кенина.

Все-таки надо подойти и к ней! Старик, который постоянно посещает развалины монастыря, чтобы принести ароматические травы, внимательно следил за юношей; видно, ему тоже интересно хоть что-то узнать о Бурге, превратившемся в волка.

Кенин поднял палку и ткнул в постель. То, что могло быть одеялом, не рассыпалось, а расслоилось на несколько больших кусков, прилегающих один к одному. Кенин скинул их, сбросил подстилку и у изголовья нашел книгу в деревянном переплете. Видно, шерстяное одеяло и подстилка как-то предохранили еще одно ламаистское сочинение. Оно не подмокло, листы его сохранили почти нормальный вид. Это было сочинение о жизни и деяниях Майтреи — Будды Будущего…

Но где хоть какие-нибудь свидетельства жизни Косого ламы и его связей с легендарным Балбалом? Даже эта закрытая сорок лет келья ничего не прибавила, никак не приоткрыла тайны прошлого. В руках только сочинение о Будде Будущего…

Вторичный запрос посольства о книге Андронова привел Веденского в замешательство. Его удивило и испугало желание приобрести тридцать экземпляров. Невольно приходила мысль, что тайна, которую он оберегал всю жизнь, стала известна, что чужие руки протянулись к наследству, оставленному ему по праву Косым ламой.

События в стране, утверждавшей приоритет общественного блага, интересовали Веденского лишь в той мере, в какой они могли касаться лично его. В его сознании даже не возникло сомнения, что клад священной ниши не может быть личным достоянием. Он жил, не отвергая и не принимая существующее общество. Скорее всего, как обыватель, он смирился с его неизбежностью и отдавал ему столько времени, сколько требовалось по закону. Большего он никогда не делал, меньшего делать не позволял закон.

Аристарх Евгеньевич мог быть неплохим собеседником, исполнительным и расторопным работником, но кончался рабочий день, и он исчезал в себе. Как он жил, что делал дома, никто из сослуживцев не знал. Друзей у него не было, гостей он не принимал, сам нигде не бывал. Если бы спросили его, чем он занят дома, он бы не смог ответить. Он просто ничего не делал. В любую погоду он шел домой пешком, и путь этот занимал почти два часа. Единственный сосед в квартире — ночной сторож комиссионного магазина — обычно отсутствовал. В те редкие дни, когда они были в одно время дома, Веденский только молчаливо раскланивался: за целый день успел достаточно наговориться с покупателями. Аристарх Евгеньевич сам был уверен, что жизнь его не имела ни смысла, ни цели.

Четыре года назад, уничтожив книги Андронова, дважды побывав в Туве, он убедился, что ему не найти ни ниши, ни пути к тайнику. Четыре года назад он вернулся к прежнему существованию без смысла и цели. Те шесть лет, пробудившие алчную надежду, когда он даже вел дневник, вспоминались с сожалением: все-таки в них было что-то необычное.

Четыре года день за днем жизнь Веденского так же равнодушно взирает на огромный мир стремительного движения, как и прежде. Безразличие к окружающим рождает безразличие к самому себе. Годы идут. На службе ему уже приходится прилагать некоторые усилия, чтобы разумно ответить на вопрос покупателя или сослуживца. По дороге домой и дома мозг ленится делать лишние движения. Такое состояние, похожее на смерть заживо, пугает его, и он трусливо озирается в четырех стенах собственной комнаты. Он боится самого себя. Страх заставляет мозг напряженно работать, делать резкие движения и попытаться вызвать на разговор соседа…

Сосед, как назло, на работе. Веденский быстро ходит по комнате. Все что угодно, только не смерть — бесцельная, жалкая, глупая! В такие минуты Аристарх Евгеньевич готов корить сослуживцев, которые не интересуются им… Человек не может существовать вне общества! Человек вне общества? Абсурд или это не человек!

— Кто же я?

Истерический выкрик Веденского обрывает долгий звонок у входной двери. С надеждой он бросается в коридор и распахивает дверь. Девушка, стоящая на пороге, смущенно машет рукой и говорит:

— Простите, я опять ошиблась. Мне не сюда!

Она легко закрывает дверь.

— Мне не сюда! — мрачно повторяет Веденский и возвращается к собственным стенам.

…Вторичный запрос из посольства смутил его только на мгновение. Он тут же успокоился и слегка улыбнулся. Ему не хватало цели, теперь-то он постоит за свое собственное. Глаза заблестели, голос стал бодрее и голова прояснилась. Мое! Аристарх Евгеньевич потирал руки и готовился к схватке с целой державой. У него еще хватит сил и духа на такую борьбу.

Ночь за окном постепенно гасила уличные фонари, шум машин. Город заснул, но вновь, как десять лет назад, Веденский не мог сомкнуть глаз. Отвыкший от работы мозг лихорадочно искал самый верный ход в предстоящем пути, конец которого сулил сокровища Чингиза.

Утром с чуть припухшими глазами Веденский внимательно перечитал запрос. Нет! Ему вчера не почудилось, речь на самом деле шла о тридцати экземплярах книги Андронова. Зачем столько? Нельзя ли разузнать, что они ищут в ней? Кстати, они не написали, какую им нужно книгу.