Ибрагим Аль-Куни - «Осень в горах» Восточный альманах. Выпуск седьмой.

Третьего января, после ужина, когда молодой месяц появился ненадолго в углу неба, посмеялся и исчез, Мо Да–нянь заявил родственнику, что пойдет в парк, а сам перед уходом потихоньку налил целую фляжку водки и спрятал за пазуху. Все лавки были закрыты, только перед лавкой мясника ученики призывно били в гонг, исполняя особую кровожадную мелодию, от которой мороз подирал но коже. Из полуоткрытых дверей кабака доносились веселые голоса каких–то бездомных пьянчуг: «За ваше здоровье, братцы!», «Счастья вам и богатства!» На дороге не было почти никого, кроме полицейского патруля, который поспешно расступался, когда по мостовой проносилась одинокая машина. Полицейские как бы свидетельствовали, что не все жители города, объевшись и перепившись, маются у себя дома животами. И еще время от времени раздавался печальный, исполненный надежды крик: «Кому коляску?»

Мо Да–нянь слонялся по улицам почти до полуночи, а потом вдруг решительно направился к Восточным городским воротам, прошел Новый северный мост, взглянул на квадратную башню, тихо дремавшую над окружающими домами, как старая сестра милосердия возле больных. Рожок Храма защиты гармонии гудел так заунывно, словно доносился не из храма, а из самого ада и предназначался для душ усопших. Однако Мо Да–нянь храбро продолжал свой путь. У Переулка семьи Чжан, прежде чем свернуть в него, он внимательно огляделся по сторонам. Фонари здесь были излишне стыдливы, они излучали лишь слабый зеленоватый свет. Хотя один фонарь отстоял от другого саженей на двадцать, только близорукий мог не заметить заботу городских властей об общественной пользе: при некотором везении прохожий имел шанс, по крайней мере, не наткнуться на фонарный столб.

Несколько минут Мо Да–нянь брел в кромешной тьме, но все же на что–то набрел. Он чиркнул спичкой, сделав вид, будто закуривает, и увидел на ближайших воротах цифру 62. Тогда он ощупью двинулся вдоль забора, дошел до шестидесятого дома и прильнул ухом к воротам. Оттуда не доносилось ни звука. Юноша толкнул ворота — они оказались незапертыми — и в волнении остановился: сердце его бешено колотилось, на лбу выступил пот.

Внезапно по камням мостовой забренчала сабля — к дому приближался полицейский. Юноша едва не бросился наутек, но вовремя спохватился и как ни в чем не бывало спросил:

— Извините, это шестидесятый номер? А то в темноте не видно!

— Да, вы не ошиблись! — ответил полицейский и пошел дальше.

Мо Да–нянь подождал, пока шаги полицейского стихнут, и осторожно вошел в ворота. Кругом по–прежнему было тихо, он слышал только лязг собственных зубов. Во дворе царила такая тьма, будто черти накинули на него черный полог. Но постепенно юноше удалось разглядеть дерево, стену, узкий проход. В одном из окон мерцал слабый неровный свет — вероятно, от печки. Мо Да–нянь отошел к дереву, прислонился к стволу и, вынув заветную фляжку, сделал большой глоток. Его стало знобить, потом бросило в жар.

«Может быть, ее нет дома? — подумал Мо Да–нянь. — Или она уже спит? Нет, спать она не должна: ворота не заперты, значит, дома ее ждут. Но как обратиться к ней? Хоть мы и знакомы, она может испугаться и позвать полицию! — Мо Да–нянь отхлебнул еще глоток. — Не лучше ли ретироваться, пока не поздно?»

Он спрятал фляжку и собрался было уйти, как вдруг ворота скрипнули. Мо Да–нянь задохнулся с перепугу и буквально врос в дерево. Сердце его не выскочило из глотки только потому, что он стиснул зубы; ноги дрожали, болтаясь в штанинах, и ему казалось, что мясо на них сейчас отделится от костей. Во двор вроде бы вошли двое и остановились в воротах. Женский голос тихо, но взволнованно произнес:

— Уйди, не то я позову полицейского! Слышишь?

— Не уйду, пока ты мне кое–что не пообещаешь, — ответил мужской голос.

Мо Да–нянь изо всех сил напряг уши и глаза, но кругом все словно выкрасили черным лаком, и он будто слышал этот разговор во сне.

— Я позову полицию! — снова сказала женщина, уже более решительно.

— Ну что ж, зови! Это тебе надо бояться позора, а не мне! — с угрозой сказал мужчина.

Его голос показался Мо Да–няню очень знакомым, но разглядеть говоривших он не мог, потому что ворота бросали на них еще и свою тень. Они долго молчали. Вдруг женщина побежала к освещенному окну и крикнула:

— Тетушка Цянь! Тетушка Цянь!

— Это ты, Ван? — ответил заспанный старушечий голос. — Что случилось?

После некоторой паузы женщина сказала:

— Дайте мне, пожалуйста, спичек…

Мужчина бросился было за ней, но потом пробормотал: «Ладно, я ухожу!» — и вышел на улицу. Мо Да–нянь приник ухом к земле: гулкие шаги ясно говорили, что мужчина идет в западную сторону. Мо Да–нянь стал прислушиваться к разговору женщин, но, убедившись, что ничего интересного в нем нет, выкатился из ворот и побежал в противоположную сторону. У Нового северного моста он обнаружил только одного рикшу.

— Эй, парень, к перекрестку! — крикнул Мо Да–нянь.

— Четыре мао, господин!

— Ладно, вези!..

Укрывшись под навесом одной из лавок, Мо Да–нянь немигающим взглядом следил за перекрестком, где горел газовый фонарь. Наконец он увидел какого–то человека. При свете фонаря можно было различить не только его лицо, но и каждую деталь одежды. Да, это несомненно он!

Наутро, едва Ли Шунь стал мести улицу перед воротами, как к пансиону примчался взмыленный Мо Да–нянь.

— С Новый годом, господин Мо! Что это вы в такую рань?

— Спасибо, Ли Шунь, с новым счастьем! А господин Чжао дома?

— Он еще спит.

— Вот тебе юань, Ли Шунь! Купи своей жене красный цветок граната [36] Красный цвет в Китае — символ счастья, а гранат — многодетности, по числу содержащихся в нем зернышек. . — После того, как ночью Мо Да–нянь раскрыл интереснейшую тайну, он готов был одарить кого угодно.

— Что вы, господин! — пробормотал Ли Шунь, дрожащими от радости руками взял юань и спрятал его в самый дальний карман. — Спасибо вам! Для меня большое счастье поздравить вас с Новым годом! Ну что это вы, право!

— И я вас поздравляю, господин Мо! — присоединился торговец бататом Чунь Второй. Нынче, направляясь за город на храмовый праздник, он нес на бамбуковом коромысле корзины не с бататом, а с бумажными змеями и крупными засахаренными ягодами боярышника, нанизанными на палочки.

— С Новым годом, Чунь! Какой красивый у тебя боярышник!

— Позвольте его вам преподнести, господин! Это настоящий боярышник с Тринадцати курганов [37] Тринадцать курганов — место вблизи Пекина, где находятся императорские могилы. , честное слово!

Чунь выбрал одну палочку и с поклоном протянул ее Мо Да–няню. Тот дал ему четыре мао.

— О мой господин, бог богатства! — воскликнул к торговец. — Пошли вам небо в жены самую красивую и самую послушную богиню богатства!