Ибрагим Аль-Куни - «Осень в горах» Восточный альманах. Выпуск седьмой.

По улицам разгуливают девушки с блестящими черными косами, украшенными фигурками тигрят из разноцветного шелка. Девушки играют на тростниковых свирелях, и прелестные ямочки перебегают с одной щеки на другую. Босоногие, еще не загорелые мальчишки носят вишни в бамбуковых корзинках и кричат неокрепшими голосами: «Берите вишни, крупные, как груши!» А вишни хоть и поменьше груш, зато блестят, будто тигриные глаза. Над дверями лавок и домов торчат пучки ароматной полыни; с оконных рам свисают желтые листы бумаги с заклинаниями или раскрашенные красной краской изображения судьи подземного царства. На лотках продают ранние абрикосы и маленькие персики с едва зарумянившимися боками — не очень вкусные, но с виду очень привлекательные.

Недаром Чжоу Шао–лянь в своих стихах писал: «О, прекрасный Пекин! О, праздник лета в Пекине!» Хотя восклицание «о» уже изрядно затаскано поэтами, без него не выразишь ни прелести Пекина, ни чувств самого автора, поэтому Чжоу Шао–ляня нельзя судить за это строго.

Увы! Истинный облик мира не всегда соответствует чувствам поэта. И если бы поэт открыл свой второй глаз, обращенный к безобразному, он, пожалуй, сказал бы, что праздник начала лета в Пекине отвратителен.

Возле бойни на железных крюках висят свиные и бараньи туши, с которых еще стекает кровь, зеленые мухи облепили эти туши и жадно сосут кровь; их жадность мало чем отличается от жадности людей, не представляющих, как можно провести праздник без убийств. Детишки сгрудились у одной из лавок и с интересом смотрят, как мясник — седобородый мусульманин — большим ножом проводит по горлу барана. Вероятно, это запечатлеется в их памяти, и праздник для них навсегда станет неотделим от «кровопускания».

Рикши во весь дух мчатся по улицам; взмокшие от пота кредиторы спешат получить долги; торговцы голубцами, вишнями и тутовыми ягодами надрываются, стараясь перекричать друг друга. Безжалостное солнце превращает землю на дорогах в черную пыль, суховей подхватывает ее, смешивает с конским навозом и густо покрывает этой смесью все голубцы, вишни и тутовые ягоды. Торговцы с полосатыми от пыли и пота лицами похожи на изображения чертей в городских храмах. Какой–то рикша харкает кровью, падает на раскаленную дорогу и умирает; кредиторы бранятся с должниками, бьют себя кулаком в грудь или разбивают друг другу носы; лысая старуха до хрипоты спорит с торговцем из–за медяка, а потом, отойдя, еще долго изрыгает ругательства; торговец рыбой, распространяющий вокруг себя зловоние, жадно ест руками мясо из большой плошки…

Это тоже Пекин во время праздника начала лета.

Если бы бойни убрать из города, дороги замостить, а торговцам запретить продажу еды, покрытой мухами, пылью и навозом, то Пекин, пожалуй, мог бы сойти за поэму. Но все эти преобразования, увы, зависят не от поэтов!

— Старина У, Оуян! — крикнул Мудрец из своей комнаты. — Как будем праздник проводить?

— А ты что думаешь? — спросил У Дуань, заходя к нему в комнату в туфлях на босу ногу. — Днем можно поиграть в кости, а вечером заглянуть в театр. Идет?

— Нет, в театре чересчур жарко! — возразил подоспевший Оуян. — Я вот что предлагаю. Встать часов в десять, прогуляться по Центральному парку, а потом слегка выпить и закусить в «Весеннем свете». Плачу я! Давно не угощал вас, верно? После этого вернемся в пансион и сыграем в кости — по крайней мере, можно будет снять рубашки и хоть немного прохладиться. Ужин закажем здесь, только надо послать Ли Шуня в «Келью у ивового источника» за настоящей лотосовой настойкой. После ужина продолжим бой, а не захотим — снова прогуляемся. Это и приятнее, и спокойнее, чем толкаться в театре. А пение старина Чжао нам всегда обеспечит. Верно я говорю?

— Ты всегда верно говоришь, жулик! — засмеялся польщенный Мудрец. — Ничего не скажешь, отлично придумал!

Он хотел было позвать Ли Шуня, но тут в дверях появился Мо Да–нянь, и Оуян немедленно ретировался.

— Ха, старина Мо, братец! Наконец–то пожаловал! — вскочил ему навстречу Мудрец.

— Ну, как живете? — спросил Мо Да–нянь, пожимая руки Мудрецу и У Дуаню.

— Не жалуемся! А ты еще больше раздобрел! — почтительно улыбнулся У Дуань, видимо считая, что служащему банка уже недалеко до члена парламента.

— Старина Чжао, приглашаю тебя завтра на Западные горы. — Мо Да–нянь взглянул на У Дуаня: — Может, и старина У к нам присоединится?

— Конечно! Я как раз туда собирался! — с готовностью откликнулся У Дуань. Он не забыл о плане, который они только что разработали, но провести время в обществе банковского служащего значило добыть поистине бесценный материал для будущих бесед.

— Втроем? — задумался Мудрец. — Четвертого Не хватает.

— Кого не хватает?! — не понял Мо Да–нянь.

— Еще одного партнера.

— Ты собираешься там в кости играть?! — изумился Мо Да–нянь.

У Дуань смущенно прыснул:

— Это его новое изобретение…

— Ладно, погоди, — прервал его Мудрец, обращаясь к Мо Да–няню: — Хочешь лимонаду?

— Я предпочел бы чай. Ли Шунь еще служит здесь?

— А как же!

Мудрец позвал Ли Шуня. Тот бросился к Мо Да–няню как к родному, хотел с ним заговорить, но ему и слова вымолвить не дали. И Ли Шунь, заваривая чай, мог только созерцать дорогого гостя.

— Ты послушай, старина Мо, — продолжал Мудрец. — Мы найдем в горах под деревьями большой плоский камень, постелем на него коврик, сыграем в кости, выпьем по рюмочке лотосовой, закусим тутовыми ягодами, вишнями… Великолепно!

— Я собирался в горы совсем не для этого, — тихо сказал Мо Да–нянь.

Но Мудрецом уже овладела новая идея:

— Ты все–таки послушай, толстячок! Зачем нам камень? Я вспомнил, что возле Храма спящего Будды есть отличная беседка. Вокруг тенистые деревья, щебечут птички, в руках скользят костяшки, ветер доносит аромат цветов… Ну, разве не прелесть? Внемли же, толстячок, совету старшего брата, а четвертого партнера я найду!

— Они с Оуяном в ссоре, — шепнул У Дуань Мудрецу.

Мо Да–нянь заметил, что они шепчутся, и решил пустить в ход еще один довод:

— Я уже договорился со стариной Ли, а он не играет в кости. Как–то неловко, чтобы он скучал в одиночестве.

Мудрец не нашелся, что ответить.

— О, совсем забыл! — подмигнул ему У Дуань. — Мы ведь завтра днем приглашены на спектакль, так что горы отменяются!

— Совершенно верно, я тоже запамятовал! — подхватил Мудрец, поняв уловку У Дуаня и восхищаясь собственной проницательностью…

На следующий день Мо Да–нянь отправился в горы вдвоем с Ли Цзин–чунем.

Праздник начала лета пролетел вихрем среди вина, мяса и игры в кости. Люди протирали заплывшие после похмелья глаза, вздыхали и возвращались к будничным делам. А У Дуань с приятелями продолжали кутить и выведывать чужие тайны.