Ибрагим Аль-Куни - «Осень в горах» Восточный альманах. Выпуск седьмой.

— Я всех вас считаю настоящими друзьями, — возразил Мудрец.

Но Ли Цзин–чунь уже понял, чего хочет от него У Дуань, и произнес:

— Дружить — вовсе не значит быть неразлучными, как две камбалы! Можно встречаться часто, можно — пореже. Все должно зависеть от настроения. Даже в момент наибольшей духовной близости надо замечать друг у друга ошибки и помогать исправлять их, а в момент охлаждения отношений не следует поливать друг друга грязью. Оуян, на мой взгляд, невежественный подонок. Дружить с ним я не желаю, спорить тоже не буду и, уж конечно, не собираюсь перемывать ему косточки. Да, он меня оскорбил, но я плюнул и постарался об этом забыть. А вот если бы он причинил кому–нибудь настоящее зло, я бы убил его без лишних слов, и не из личной вражды, а чтобы общество избавить от негодяя. В свое время я говорил тебе о нем, старина Чжао, предостерегал, но ты не верил, а сейчас…

— Дело вот в чем, — перебил У Дуань, который надеялся, что Ли Цзин–чунь поведет разговор в совсем другом направлении. — Я попросил барышню Вэй познакомить Чжао с ее отцом, чтобы тот помог нам устроиться на службу. Поверь, старина Ли, что нас привлекают не слава и не богатство, а сама работа — ведь хуже безделья ничего нет. Но когда Чжао отправился к старику Вэю, Оуян возревновал и заявил, будто я хочу вбить клин между ним и Чжао. Потом я спросил про его отношения с Ван, а он ушел от ответа и говорит: «Думаешь, Чжао по твоему совету женится на этой уродине Вэй?» Видишь, старина Ли, что это за тип?! Но больше всего меня смущает его «дружба» с Ван, тут наверняка что–то нечисто!

Во время этого монолога Мудрец с невозмутимым видом грыз тыквенные семечки, а Ли Цзин–чунь раз–другой молча кивнул, потом стал возражать:

— Раньше, старина У, ты полез бы на меня с кулаками, скажи я об Оуяне что–нибудь дурное. А сейчас ты наверняка полез бы в драку, если бы я вступился за него. В этом вы с Чжао одинаковы, не умеете критически мыслить! Ты хочешь, чтобы я вывел на чистую воду Оуяна, но я — ты уж меня прости — скажу вам прямо в глаза о ваших общих недостатках, потому что не люблю шептаться за спиной! Я заранее знаю, что тебе это не понравится, но ничего сделать не могу, таким уж я родился. Что же касается отношений Оуяна с Ван, то тут я просто в неведении! Мне только кажется, что у нас сейчас есть дела поважнее, чем всякие там ухаживания или женитьбы. Я не противник женщин и любви, но вижу, до чего дошла наша страна, а в стране, где нет политической свободы, вряд ли возможна по–настоящему свободная любовь. Как бы ты ни был счастлив со своей любимой, вы оба все равно останетесь рабами… Разве любовь спасет нас от тираний иностранцев, милитаристов, чиновников и богачей? Вы лучше наберитесь духу и совершите что–нибудь серьезное, вместо того чтобы тратить время на пустяки! Ну а теперь мне пора. Спасибо тебе, старина У!

Ли Цзин–чунь взял свою соломенную шляпу, пожал приятелям руки и вышел. У Дуань тяжело вздохнул. Мудрец снял со стены китайскую скрипку и начал было весело пиликать, но У Дуань вырвал у него скрипку и в сердцах швырнул на стол.

— Перестань ты за душу тянуть! До чего же все–таки занудный этот Ли Цзин–чунь!

— Есть и незанудные ребята, но ты их почему–то не любишь. Кто велел тебе приглашать в ресторан этого духа смерти?

Улучив момент, когда У Дуаня не было в пансионе, а Мудрец томился в одиночестве, Оуян Тянь–фэн пришел к нему и стал допытываться:

— Скажи откровенно: ты хочешь жениться на Ван или нет? Ей–богу, надо же быть таким простофилей, чтобы не отличать аромат от вони! Облизываешься на эту уродину Вэй, как на медовую коврижку!

— Я?! Да будь я проклят, если она мне хоть чуточку нравится! — побелев от возмущения, вскричал Мудрец. — Я просто хотел использовать ее, но потерпел фиаско. Ты же слышал, что я чуть не пристрелил этого мерзкого старикашку, ее отца! И вообще скажу тебе прямо: ты еще молокосос и не имеешь права высмеивать меня, твоего старшего брата!

Розовое лицо Оуяна расцвело улыбкой, будто он и не слышал обидного слова «молокосос».

— Вот теперь я узнаю своего мужественного друга. Но когда ты хотел использовать Вэй и ее папашу, игра явно не стоила свеч. Кто тебе такое посоветовал? У Дуань? Почему же он сам не пошел этим путем, если считает его надежным? Да потому, что знал, что со стариком Вэем шутки плохи, и спокойно послал на позор тебя. Какой же это друг?! Ладно, ни слова больше, все равно ты мне не веришь, ведь ты по уши влюблен в У Дуаня.

— Хватит болтать, не то я тебя вздую! — прищурившись, сказал Мудрец с улыбкой и стукнул кулаком по пухлой спине Оуяна.

— Я ведь обещал: ни слова больше! —улыбнулся в ответ Оуян. — Но если говорить всерьез, мне хотелось бы знать, как ты относишься к Ван? Имей в виду, ее обожатель профессор Чжан сейчас крупно разбогател: говорят, за свою последнюю книжку он разом огреб три тысячи! И тощая обезьяна Ли целыми днями увивается вокруг Ван, буквально не отстает от нее. Он даже приоделся: купил себе белые туфли, чесучовую форму, в общем, прихорашивается. Так что действуй, иначе и глазом моргнуть не успеешь, как эти молодцы выловят всю гущу, а тебе оставят одну жижу.

— Я сейчас целиком занят поисками работы. Ведь безработному как–то неловко жениться, да еще во второй раз.

— Я тоже мечтаю, чтобы ты нашел работу, — подхватил Оуян, шевельнув своими пухлыми губками, напоминающими спелый персик. — Надеюсь, ты не забудешь меня, когда станешь чиновником. Помнишь, когда мы учились в университете, ты не раз говорил, что у тебя не лежит душа к книгам. А почему? Потому что тебе не хватало любимой женщины! Мужчин и женщин всегда связывает великое желание; это своего рода таинство, сотворенное самим богом! Если не веришь, женись на Ван и буквально через несколько дней найдешь прекрасную работу, потому что в сердце у тебя будет царить радость, а когда человек счастлив, у него любое дело спорится. Но искать работу в таком подавленном состоянии, какое у тебя сейчас, значит уподобиться старому монаху, который с бессильной завистью взирает на свадебный наряд! Представь, что ты пришел на прием к крупному политику и в самый разгар беседы вспомнил свою дражайшую деревенскую половину, у которой ступни похожи на сморщенные голубцы… После этого ты не сможешь толком ответить ни на один вопрос и, уж конечно, не получишь должности! Разве я не прав?

Мудрец закрыл глаза и зримо представил себе радость новой женитьбы. Это было несравнимо с его мучениями последних лет. Да, Оуян тысячу раз прав! Его слова могли бы послужить кратким, но блестящим введением ко всей истории страданий бедного Мудреца. Они вызвали все невыплаканные за эти годы слезы, вскрыли несчастную душу, как острый нож вскрывает спелый арбуз, который с готовностью обнажает навстречу лезвию свою красную мякоть с черными семечками. Сразу стало понятным и простительным, почему он, Мудрец, опозорился с ученьем, с поисками службы, вечно пьянствовал, сорил родительскими деньгами, — ведь он был необласкан и несчастен! Как он мог учиться и тем более работать в таким условиях?! I Раньше он считал вторичную женитьбу лишь средством удовлетворения своей страсти, которая время от времени терзала его, но теперь он понял, что все это намного возвышенней, что это первейшее требование жизни и что, удовлетворив его, он станет настоящим Мудрецом, святым, которому воздвигают памятники на каменных черепахах. Мудрец сказал (это Чжао Цзы–юэ сказал): «Жениться и повторять пройденное — разве это не радость?» [55] Пародия на известное высказывание Конфуция: «Учиться и повторять пройденное — разве это не радость?»