Ибрагим Аль-Куни - «Осень в горах» Восточный альманах. Выпуск седьмой.

Манаси молчит.

Я не дал ему чистить ботинки. И денег не дал. Только рявкнул на него — пошел, дурак! Если бы он не ушел, я бы его и ударить мог.

Манаси. Но почему же, за что?

Индраджит. Не знаю. Не знаю, кого надо бить за все это. Знаю, что мальчишка не виноват, а все равно мог ударить. Не принимаю я все эти правила и мальчишку тоже не принимаю. Семилетний мальчишка чистит обувь да еще заботится о годовалом братишке — не могу я с этим смириться!

Манаси. Но ты сейчас говоришь совсем о другие вещах!

Индраджит. Почему же о других? Вот оборотная сторона твоих разговоров: «Все так живут, все так делают»!

Манаси (после паузы, негромко) . Ты за что на меня сердит сегодня?

Индраджит (после паузы) . Ты же знаешь, что я не на тебя сержусь… Знаешь ведь?

Манаси. Знаю.

Индраджит. Зачем же ты это сказала?

Манаси. Я боюсь тебя, когда ты бываешь таким.

Индраджит. Каким?

Манаси. Когда ты зол, когда начинаешь воевать против всех.

Индраджит (после паузы) . Смысла нет негодовать. Слепая, бессмысленная ярость. Все равно что головой о стену биться.

Манаси. Если ты это понимаешь…

Индраджит. Ты читала Библию?

Манаси. Библию?

Индраджит. Ты помнишь историю про древо познания добра и зла? Адама и Еву выгнали из рая, когда они начали понимать, что к чему.

Манаси. Я знаю эту историю.

Индраджит. Может быть, если бы я не начал задумываться, что к чему, я бы тоже благоденствовал в нашем обществе с чудными его правилами. А теперь вот — бьюсь головой о стенку.

Пауза.

Манаси. Индра!

Индраджит. Что?

Манаси. Ты ведь знаешь, что я очень глупая.

Индраджит (со смехом) . Это еще почему?

Манаси. Я тебя не понимаю. Я тоже вижу все, что видишь ты. Иногда мне бывает грустно, часто мне бывает жалко людей, но вот ярости твоей — этого во мне нет.

Индраджит (помолчав) . Ты бы хотела, чтоб я перестал злиться?

Манаси (очень медленно) . Нет. Оставайся, какой ты есть. Я просто боюсь за тебя, поэтому так сказала.

Индраджит. Когда пройдет моя злость — мне конец.

Манаси (тихо) . Я знаю, Индра. Оставайся, какой ты есть. Воюй. Воюй с моими страхами тоже. (Пауза.) Иногда я начинаю думать, что стало бы со мной, если бы тебя не было.

Индраджит. Почему?

Манаси. Я знаю, тебе это придется не по вкусу. Но если я подчиняюсь многим вещам, то это потому, что на свете есть ты. Иногда я думаю, если бы тебя не было — я бы поняла, что такое ярость.

Индраджит. Значит, я приношу тебе вред.

Манаси. Да нет же, Индра! Не так — я просто не знаю, как говорить об этих вещах… Ты не понимаешь как много ты значишь для меня. Не понимаешь, какой смелой я становлюсь благодаря тебе. Если бы не эта смелость, я бы давно погибла.

Индраджит молча слушает.

Но моя смелость — не от ярости. Я не хочу сердиться. Я люблю жизнь. Я покоряюсь, я подчиняюсь, я не сопротивляюсь, но я и не жалуюсь. Оттого, что ты есть, я могу любить эту жизнь… Мне легче жить… Боже мой, я не умею этого выразить словами!

Индраджит. Говори же, говори…

Манаси. Не могу, не умею. Давай поговорим о чем–нибудь другом.

Индраджит. Мы и говорили о другом.

Манаси. Если я не пойму эту книжку, ты мне поможешь?

Индраджит (медленно) . Как только я найду работу… как только я найду работу — я на тебе женюсь.

Манаси. Нет.

Индраджит. Увидишь.

Манаси. Ты что, забыл, что мы с тобой родственники?

Индраджит. Как же, забудешь! Всякий раз, как я заговариваю о женитьбе, ты напоминаешь мне об этом.

Манаси. А ты всегда отвечаешь одно и то же — мне все равно.

Индраджит. Мне не все равно. Но это еще одно дурацкое правило, с которым я не согласен. Ни с чем я не согласен! И ни с кем!

Манаси. А со мной?

Индраджит. С тобой я согласен, с твоими правилами — нет.

Манаси. Тебе быстро надоест со мной.

Индраджит. Опять. Любимые словечки,

Манаси. Но это правда. Я обыкновенная девушка.

Индраджит. А я — чрезвычайно необыкновенный человек.

Манаси. Не знаю. В чем–то — необыкновенный.

Индраджит. Благодарю вас. Как приятно слышать!

Манаси. Кажется, я ошиблась. Ты — как все!

Индраджит. Прекрасно, тогда, значит, нет проблемы.

Манаси. В каком смысле?

Индраджит. Мужчина, как все, женится на девушке, как все, — и никаких проблем. Все проблемы решены.

Манаси. Ничего не решено. И вообще нам пора идти.

Индраджит. Почему?

Манаси. Потому что уже поздно.

Индраджит. Ну и пусть поздно.

Манаси. Ты, по–моему, очень доволен. Ты меня всегда задерживаешь допоздна, а меня потом дома ругают.

Индраджит. Да ну его к черту, твой дом!

Манаси. Опять начинается! Я ухожу.

Индраджит (поднимаясь с травы) . Ну ладно, ладно, пошли.

Манаси. Опять сердишься? Думаешь, я испугаюсь?

Индраджит. Нам пора идти. Уже поздно. Тебя будут дома ругать.

Манаси. Не пойду.

Индраджит (снова усаживается) . Как хочешь.

Манаси. Нет, пойдем.

Индраджит, вставая, пробует обнять Манаси за плечи. Манаси торопливо сбрасывает его руку.

Ты что делаешь? Мы же в парке, нас могут увидеть.

Индраджит. Ну и что?

Манаси (шепотом) . Смотри, кто–то идет!

На сцену вышел писатель. Он садится в углу.

Индраджит. Ну и пусть.

Манаси. Но он же нас видит.

Индраджит. Пусть любуется.

Индраджит снова обнимает Манаси. Манаси опять сбрасывает его руку, вырывается, убегает. Индраджит со смехом следует за ней. Писатель встает и выходит в центр сцены.

Писатель. Индраджит и Манаси. Они далеко зашли. Далеко зашли. Далеко зашли? А как далеко они зашли? Или они тоже ходят кругами? Все — кругами и кругами? Может быть, они поженятся. А что будет потом? А потом будет все опять кругами и кругами. Может быть, они не женятся. Что тогда? И тогда все кругами и кругами. Математическая задача, где в ответе — нуль. Никто не решается заглянуть в ответ, а все решают и решают задачу. Тогда в ответе получается — жизнь. У каждого — своя.

Входят Амал, Бимал, Камал.

Подождите, вам еще не время.

Амал, Бимал, Камал уходят.

Минуточку. А если предположить, что нет никаких кругов. Нет никакой задачи. Есть только минута. И каждая минута жизни — это жизнь. И не надо прибавлять минуту к минуте, не надо прибавлять свою жизнь к чужим. Потому что тогда–то и выходит нуль в ответе. Будем беречь минуты. Минуты — в них жизнь.

Амал, Бимал, Камал и Индраджит входят и усаживаются на скамью. Они тщательно одеты, напряжены, нервозны. Писатель уходит. Звонок. Амал переходит к стульям, предназначенным для мудрых и ученых, кланяется пустым стульям и с их разрешения усаживается на стул напротив. Он молча отвечает на безмолвные вопросы, остальные беседуют на скамье.

Бимал. Ты знаешь по именам всех членов кабинета министров?

Камал. Да нет, откуда.

Бимал. Черт, надо было справочник захватить!