Ибрагим Аль-Куни - «Осень в горах» Восточный альманах. Выпуск седьмой.

Хаттар склонился над бездыханным телом Саиды и сказал женщине:

— Помоги мне, Зумруд.

Они вынесли мертвую Саиду из комнаты».

Тут Абу Мааруф умолк, а потом сказал: «Вот и история. А поведал ее тебе сам Хаттар».

Перевод с арабского А. Имангулиевой

Аббас покинул дом до рассвета. Он не помнил ни как вышел, ни как дошел до опушки густого леса, отделявшего его дом от большой дороги. Он шел, ничего не видя вокруг. Ему казалось, что земля уходит из–под ног, деревья обрушиваются на него, а небо опускается, грозя стереть его с лица земли.

Дело в том, что накануне вечером он получил повестку из военного министерства с требованием явиться в семь ноль–ноль на ближайший призывной пункт. Фронту нужны были мужчины, а пушкам человеческое мясо.

Призывной пункт находился в восьми милях от его дома. Идти надо было пешком, потому что жил он в глухом, отдаленном местечке и в его распоряжении не было никакого транспорта, кроме осла. А ослом он воспользоваться не мог — некому было отвести его домой.

Для Аббаса и его матери эта новость была как гром среди ясного неба. Мать хотела умереть прежде, чем аллах снова пошлет ей подобное испытание. Она еще не забыла тот день, когда шесть лет назад почтальон принес извещение о гибели ее мужа, который «пал смертью храбрых, защищая родину, мир и свободу». Он оставил ей двух сыновей и дочь, виноградную лозу, сад с яблоками и сливами и маленький ветхий домик. Но аллах не обошел вдову своей милостью. Ей стоило огромного труда спасти себя и детей от голода, не попав в сети ростовщиков. Она была счастлива, что Аббас, ее первенец, вырос хорошим и добрым, как и отец, так же любил землю и всегда старался поднять хозяйство. Он отремонтировал дом, сделал пристройку, купил двух коров, определил брата и сестру в школу и начал подумывать о женитьбе: ведь жена может стать хорошей помощницей матери. Аббас посватался, когда ему исполнилось девятнадцать лет, к дочери одного богатого феллаха, жившего по соседству. Он был занят приготовлениями к свадьбе, но тут пришла повестка.

Аббас и его мать провели бессонную ночь. Все, что он создал тяжелым трудом и бережливостью, грозило развеяться в прах. Кто знает, вернется он с войны или нет? Может, и вернется, так без рук или без ног, а то и полным калекой.

Занималась заря, лес, окрашенный в цвета осени, тревожно шумел, словно, вспугнутые чем–то, перелетали с ветки на ветку птицы. Аббас остановился, чтобы бросить последний взгляд в сторону дома, которого уже не было видно. Он был огорчен: не поцеловал на прощание сестричку и забыл сказать матери, чтобы присматривала как следует за буренкой, которая должна была отелиться впервые, не оставляла бы ее ночью одну. Он тяжело вздохнул и вслух сказал: «Господи боже мой!» Из глаз его потекли слезы.

Кто–то у него за спиной повторил то же самое, и Аббас испугался. Он обернулся и увидел мужчину, который лежал под деревом. Мужчина пытался встать на ноги, это ему не удавалось, и он, не глядя на Аббаса, но, видимо, обращаясь к нему, говорил:

— Тебя послал аллах, чтобы ты помог мне. Дай руку, сынок! Господи боже мой!

Аббас подошел к человеку и протянул ему дрожащую руку. Тот вцепился в нее.

— Помоги мне, пожалуйста, сесть. Я весь высох от голода и к тому же расшибся. Никогда не думал, что можно так сильно разбиться. Господи боже мой!

Аббас помог старику сесть. Тот прислонился к дереву и повторил с тяжелым вздохом:

— Никогда не думал, что можно так сильно разбиться. Меня подвели глаза, я наткнулся на дерево, приняв его за тень. Вот и случилось….

— Что случилось?

— Протез сломался и костыль тоже. А я весь расшибся. Так и пролежал здесь всю ночь.

Аббас обернулся и увидел валявшийся на земле деревянный протез, а метрах в трех от него — сломанный костыль. Присмотревшись к незнакомцу, Аббас заметил, что он без ноги, без руки и без глаза. Ему было лет пятьдесят, не больше. Когда–то он, по–видимому, был хорошо сложен и красив.

Совершенно измученный, он говорил прерывисто, но не роптал, не жаловался. Это вызывало и сострадание, и восхищение.

— Вы откуда родом и куда путь держите? — вежливо осведомился Аббас.

— Нет, лучше ты мне скажи, откуда ты родом и далеко ли идешь? Моя–то жизнь кончена, а вот у тебя еще все впереди. Так откуда же ты идешь и куда направляешься?

— Прямо с поля иду на войну.

— На войну?! О–о–о! И к тебе протянулась кровавая рука войны?..

— Да. Я иду на призывной пункт.

— Добровольно или по приказу, сынок?

— Добровольно?! Разве кто–нибудь идет на смерть добровольно, покидая дом и родных?

— Кто ж заставляет тебя?

— Государство, точнее те, кто им управляют.

— И государство вправе посылать тебя на смерть? Может быть, это оно дало тебе жизнь и теперь намерено распоряжаться ею по собственной прихоти?

— Но ведь оно охраняет мою жизнь, мой дом и свободу.

— И ты думаешь, что поэтому оно может отнять у тебя и жизнь, и дом, и свободу? Ведь это же вероломство, губить того, кого защищаешь! Для ягненка, пожалуй, лучше, чтобы волк его не стерег.

— Ну, а если смертью своей я спасу родину и тех, кто останется жить? Если они получат мир и свободу, которых я был лишен?

— Ах! Спасение родины… Послушай моего совета, сынок.

— А что ты мне посоветуешь?

— Возвращайся туда, откуда пришел. Вот тебе мой совет. Возвращайся домой.

— Но тогда я нарушу приказ. И либо сяду в тюрьму, либо буду казнен… Да и кто я такой, чтобы нарушать приказ государства?

— Государство. А что такое государство? Ты — государство! Я — государство! Если бы не я, и не ты, и не все прочие люди, не было бы государства. Мы объединились для того, чтобы жить, а не умирать, да именно чтобы жить. Если же все погибнут, то не будет и государства.

Старик вдруг зашевелился, своей единственной рукой уперся в землю и согнул свою единственную ногу, как будто собирался совершить прыжок. Но так и остался сидеть на земле, не в силах от нее оторваться. Пробормотал что–то, сплюнул и повернулся к Аббасу, устремив на него пылающий взгляд.

— Я был призван на войну до тебя. Я ничего не знал и повиновался. Я отдал за родину мою ногу, за мир — мою руку, за свободу — мой глаз. Но теперь у меня нет ни родины, ни мира, ни свободы. Я никогда не имел земли. Все, что у меня было, — это молодость. Радужные надежды и страстное желание жить. А те, ради которых я пожертвовал своей молодостью, надеждами и счастьем, кого защищал, знать меня не желают, дарят меня презрением. Унижают, словно милостыню, дают мне пищу, одежду и кров. Они сковали мне сердце, мешают дышать. Я пожертвовал моей родиной, моим миром, моей свободой, чтобы у тебя и подобных тебе были родина, мир и свобода. Но вы все же идете туда, где родина — ад, мир — война, свобода — рабство. Увы, погублена весна жизни, напрасно пролита кровь, а души развеялись прахом! Если власть имущие верят, что война принесет мир, а смерть даст свободу, они несомненно глупцы. Если же говорят так корысти ради — преступники. Пусть вернут мне мою ногу, мою руку и мой глаз. Пусть вернут мое достоинство и красоту жизни, а то, что они называют родиной, пусть возьмут себе. Что заменит ногу, руку и глаз, когда можно бегать, танцевать, работать и видеть! Или власть имущие хотят купить мир ценой крови? Так пусть покупают его ценой собственной крови! Или жаждут войны, чтобы защитить собственное богатство? Пусть тогда сами воюют. Может, они хотят дать свободу своим мыслям и сердцам? Пусть тогда из своих мыслей и сердец строят замки свободы. Но какое они имеют право силой гнать тебя и меня убивать таких же, как и мы, людей, с которыми у нас нет никакой вражды? Но мы разрушаем их дома, а они — наши. Мы убиваем их, а они — нас. Мы проливаем их кровь, а они — нашу. Разве для этого мы рождены? Нет, мы рождены, чтобы жить, чтобы любить жизнь и жизнью побеждать смерть. Возвращайся домой, сынок! Жизнь — это драгоценность, с которой не сравнятся никакие сокровища мира.