Уарда Саилло - Отступница

Шлеп! Это было похоже на шок. Впервые отец ударил кого-то из нас, детей. Мы знали, что он избивает мать по ночам, когда думает, что мы спим. Это были тихие, тайные побои. Но сейчас он ударил Рабию. Своего ребенка. Мою сестру. Это было что-то новое.

Рабия перестала плакать. Мне показалось, что она даже перестала дышать. Она побледнела как мел и затихла.

Отец сказал:

— Я не сжег твою книгу. Она лежит на холодильнике. Я нашел ее в детской комнате. Скажи своей матери, чтобы она отдала ее тебе. А теперь — теперь оставь меня в покое, дочь.

И до сих пор я не знаю, почему книжка Рабии оказалась единственным предметом желтого цвета, уцелевшим после того, как отец взялся уничтожить все желтое в нашем доме. Я хотела спросить его. Но когда я наконец решилась на это, было уже слишком поздно. Отец уже умер.

Поведение отца становилось все более странным. Однажды он удил рыбу и потерял оба ботинка. Он босиком примчался домой. Приблизившись к дому, он не остановился, а побежал дальше так быстро, словно за ним кто-то гнался.

Мы играли перед дверью и видели, как бежит отец. Я еще помню, как мы обрадовались: папа вернулся! И каким сильным было наше разочарование, когда он промчался мимо, не узнавая нас и не останавливаясь.

Рабия побежала следом за отцом и схватила его за рубашку:

— Папа, ты куда бежишь?

Отец остановился и ошеломленно огляделся.

— Папа, на тебе нет обуви, — сказала Рабия.

Отец посмотрел на свои босые израненные ноги.

— Ты знаешь, дочь моя, — сказал он и с любовью погладил Рабию по голове, — я потерял ботинки на рыбалке. Но это ничего. Ходить босиком полезнее, чем в ботинках.

— Но, папа, — сказала Рабия, — почему ты пробежал мимо нас?

— Я подумал, — ответил отец, — что неплохо бы немного заняться спортом. Говорят, что бег очень полезен для здоровья. Поэтому я и пробежал мимо вас так быстро.

Рабия затащила отца в дом, а позже я увидела его: он сидел во дворе, жалкий, с опущенными плечами. По его щекам текли слезы, и в его всхлипываниях было столько отчаяния, что я не решилась подойти к нему и обнять.

Отец сидел во дворе наедине со своим отчаянием. Один на один со своим безумием. Никто не мог помочь ему. И никто не хотел помочь нам.

На улице отец стал разговаривать сам с собой: «Я — тень Пророка, я двигаю солнце, не задерживайте меня!»

Он босиком ходил по раскаленному асфальту, не чувствуя боли. Если к нему приближались наши соседи, он плевал в них. Дети смеялись над ним.

— Господин Саилло сошел с ума, — пели они и показывали ему языки. Отец гонялся за ними и швырял в них камни.

Однажды к нам приехала полиция. Полицейские постучались в нашу дверь.

— Сиди Саилло, — сказали они, — люди жалуются на вас.

Но отец сумел успокоить их.

— Со мной все в порядке, — сказал он.

У полицейских не было ни малейшего желания заниматься этим делом.

Затем отец решил вооружиться. У него появился огромный острый нож дженуи, который он не выпускал из рук. Этим ножом он резал траву, которую курил. По ночам он сидел в своей комнате и швырял нож в стену, а тот застревал в ней. Мать должна была подходить к стене, доставать нож и приносить его обратно отцу.

Мы, дети, лежа на своих матрацах и прижимаясь друг к другу, слышали глухой и страшный звук, с которым острие ножа вонзалось в стену. Иногда мы слышали и голос отца; он был злым и холодным, как лезвие дженуи .

— Сафия, — злобно шипел отец, — я точно знаю, что здесь происходит. Ты думаешь, я не вижу мужчину, с которым ты мне изменяешь? Он залезает к нам через крышу и думает, что я не замечаю его в темноте, потому что он весь черный. Но я его поймаю и убью.

— Хусейн, — умоляла его мать, — будь разумным! Я не изменяю тебе. Я ведь даже не могу выйти из дома. Нет никакого черного человека. Ты болен. Тебе нужно пойти к врачу.

Отец схватил свой дженуи и приставил к горлу матери.

— Женщина, — сказал он, — я не болен. Я — тень Пророка. Мне нужно выполнить свою задачу. Кто захочет помешать мне, тот умрет.

Затем он провел лезвием ножа по горлу матери. Надрез был неглубоким, но из него потекла кровь, оставляя на белом платье матери красные пятна. На следующий день она повязала шею платком. Но мы, дети, все равно заметили рану.

— Мама, — заплакали мы, — что с тобой случилось?

— Ничего, мои любимые дети, — сказала мать, — совсем ничего, за исключением того, что отец скоро убьет всех нас.

Соседи и полиция знали, что у нас происходит. Но никто ничего не предпринимал. В Марокко люди думают, что мужья вправе распоряжаться жизнями своих жен и детей. Ну что ж, иногда женам приходится умирать. Разве Аллах не поставил мужчин выше женщин? Разве Пророк не был мужчиной? Если бы Аллах захотел, чтобы женщины имели какое-то значение, он открылся бы женщине. Так думали и люди на нашей улице.

Однажды, когда мне было четыре года, отец принес официальный документ.

— Сафия, — сказал он, — это — свидетельство о разводе. Мы больше не муж и жена. Я остаюсь здесь с детьми, а тебя отсылаю в деревню к твоим родителям.

В Марокко мужчины имеют право разводиться три раза и по сей день. Они идут к кади , судье, и тот выписывает свидетельство о разводе. Затем они отсылают своих жен обратно к родителям. А потом, если захотят, забирают их обратно. После третьего развода, подтвержденного кади , вернуть жену уже нельзя. Дети остаются у отца. С матерью могут остаться только младенцы, которых кормят грудью.

Мать взяла на руки самую младшую дочку, мою сестру Асию, Двухмесячная девочка была завернута в белые пеленки. Затем она отправилась к автобусу, едущему на юг. На матери были черная джеллаба и чадра. На плечо она повесила белый узелок со своими пожитками.

Ступеньки автобуса были очень высокими. Мать стояла на самой верхней ступеньке, а я, вся в уличной пыли, — на самой нижней. Правой рукой я крепко держала левую руку Уафы.

— Мама, ты куда уезжаешь? — закричала я.

— Я уезжаю в село, — прошептала мать.

— Пожалуйста, забери нас собой!

— Нельзя. Идите домой, дети мои. Прошу вас, идите домой.

— Ты не должна уходить!

— Я вынуждена, — сказала она. — Не плачьте. Я привезу вам что-нибудь сладкое, когда вернусь. А сейчас идите. Уарда-ти, возьми свою сестру Уафу за руку. Не отпускай ее больше. Отведи ее домой.

— Я не отпущу Уафу, мама, — сказала я. — Если ты хочешь, я всегда буду крепко держать ее и защищать. Обещаю тебе именем Пророка.

Она помахала нам рукой из окна автобуса. Я стояла с Уафой на улице возле нашего дома, когда автобус отъехал. Я уже не видела, как автобус скрылся за поворотом в конце нашей улицы, потому что слезы застилали мои глаза.