Уарда Саилло - Отступница

Когда я в начале учебного года пришла в класс, у меня не было ни учебников, ни тетрадей, ни карандашей, не говоря уже о школьном ранце.

Дядя Хасан сказал:

— В этом году у меня на тебя денег нет. Может быть, в следующем году наступит твоя очередь.

Я сказала:

— Но, дядя, мне эти вещи нужны сейчас.

Дядя Хасан не понял моей проблемы. Он был неграмотным, и школа для него ничего не значила. Он не хотел отдавать в школу то немногое, что у него было. На второй день школьных занятий учительница подошла ко мне.

— Как тебя зовут?

— Саилло Уарда.

Учительница запнулась.

— Саилло?

— Да, — сказала я едва слышно.

— А кто твоя сестра? Джамиля или Хабиба?

— Джамиля. Хабиба — моя кузина.

Учительница выпрямилась.

— Ученики, — сказала она, — в нашем классе есть дети, у которых нет родителей и нет денег. Одна из них — Уарда.

Она указала на меня. Мне тут же захотелось сделаться невидимой. Но ничего не получилось. Все уставились на меня.

— Другой ребенок — это Джоуа.

Она показала на мальчика, который попал в школу из приюта для сирот. Его имя означает «голод». Теперь все дети смотрели на Джоуа.

— Я призываю вас попросить своих родителей дать немного денег для Уарды и Джоуа, чтобы эти дети тоже могли купить себе школьные принадлежности.

На следующий день дети принесли столько денег, что учительница смогла купить для Джоуа и для меня тетради, учебники, карандаши и даже школьные ранцы.

Вечером Рабия подсела ко мне и сказала:

— Это было очень любезно как со стороны учительницы, так и со стороны детей.

— Да, — сказала я.

— Ты должна поблагодарить их.

— А как?

Рабия подумала.

— Мы напишем письмо, а ты завтра прочитаешь его перед всем классом.

— Я так не могу.

— Нет, ты сможешь, поверь мне, это самое меньшее, что ты можешь сделать. Это соответствует правилам вежливости — благодарить людей.

Письмо получилось прекрасным. Однако, когда я стояла перед классом, держа в руке листок, мне казалось, что он весит целую тонну. Запинаясь, я прочитала письмо с лицом, красным от волнения и стыда. Когда я закончила читать, все дети зааплодировали, а учительница Хеба вручила мне какое-то лакомство из большой стеклянной посудины с конфетами, стоявшей на ее столе.

И вот, когда я сидела в топике цвета красного бургундского вина за своей партой, учительница подошла ко мне, потрогала материал, потерла его между пальцами и сказала с удивлением:

— Это очень тонкая работа, дитя мое. Ты не можешь сказать, кто это сделал?

— Да, учительница Хеба, — сказала я и понизила голос. — Это мама Сихам, она мне это подарила. Но об этом никто не должен знать. Прошу вас…

Но было уже слишком поздно. Учительница выпрямилась, постучала линейкой по столу для того, чтобы обратить на себя внимание, важно вышла на середину класса, прокашлялась и сказала:

— Дети, слушайте внимательно. Я хочу рассказать вам о благородном поступке. Вы же все знаете, что ваша соученица Уарда очень бедна?

Дети утвердительно зашумели.

— А сегодня, — сказала учительница, — на ней красивый топик. Она не сама купила его. Ей подарил его очень хороший человек. И этот человек… — госпожа Хеба сделала умелую паузу, и я видела краешком глаза, что Сихам сжалась в комочек, — это мама нашей соученицы Сихам. Поаплодируем же Сихам!

Весь класс зааплодировал, только Сихам даже не пошевелилась. И мне было немного стыдно.

Дружба с Сихам продолжалась до шестого класса. После пятого класса Сихам стала ходить в смешанный колледж, в котором мальчики и девочки учились вместе, в то время как меня перевели в гимназию для девочек. Однако я время от времени приходила к Сихам домой.

Однажды, когда я постучала в дверь дома Сихам, на пороге появился ее отец.

— Я должен поговорить с тобой, Уарда, — сказал он.

— Да, месье адвокат? — ответила я.

— То, что я тебе скажу, пусть останется между нами. Сихам ничего не должна знать о нашем разговоре.

— Да, месье адвокат, — ответила я. Я предчувствовала, что этот разговор будет неприятным.

— Я скажу тебе совершенно открыто, — произнес отец Сихам, и его голос вдруг стал именно таким, каким я себе представляла голос адвоката в суде. — Я не хочу больше, чтобы ты приходила к моей дочери. Прекрати все контакты с Сихам. Вы уже не маленькие дети, и Сихам будет вести совершенно иную жизнь, чем ты. Вы не подходите друг другу.

Для меня его слова были как пощечина, они больно ранили меня. Я сразу же поняла, что хотел сказать мне отец Сихам: что я бедна, что у меня нет будущего, и что я — плохая компания для девочки из высшего общества. Он хотел мне сказать, что я — отбросы, дав мне понять, что дружба с его дочерью — это подаяние для меня, а не мое право. И вот эта милость теперь закончилась. Я почувствовала кислый привкус во рту и соленые слезы на глазах.

— Да, месье адвокат, — сказала я, — разумеется.

Затем я ушла не оглядываясь. И с тех пор я никогда не стучалась в двери Сихам. С опущенной головой я добрела до скамейки на улице позади нашего дома. Там я всегда сидела, когда меня охватывала печаль. Я подперла голову руками. Мысленным взором я увидела себя в зеркале: коротко стриженные волосы, маленькое жесткое черное лицо с большими глазами, в которых отражаются все печали мира.

Одна старая женщина когда-то обратила мое внимание на это. Она гадала людям по руке на улице, где жила моя подруга Карима. Карима была светлокожей жизнерадостной девочкой, и, когда она смеялась, у нее появлялись ямочки на щеках.

Я протянула старухе свою руку.

— Что будет со мной, уважаемая?

Старуха взяла мою руку, однако не стала смотреть на линии ладони, а заглянула мне в глаза.

— Твои глаза полны печали и горя, я ничего не могу тебе сказать.

Я была в шоке, но не подала виду. Позже я рассмотрела себя в зеркале заднего вида какой-то машины. Мне пришлось довольно сильно выворачивать голову, чтобы рассмотреть свои глаза. Я долго разглядывала себя. И я поняла: старуха была права. Я видела в зеркале глаза старого человека, полные горя и печали. Мои глаза.

Я могла понять отца Сихам. Его дочка была невинной и всеми оберегаемой девочкой. Ей никогда не приходилось терпеть того, что пришлось терпеть мне. Он не хотел, чтобы мое горе передалось Сихам. Я понимала его — он хотел защитить свою дочь от зла, которое случилось со мной. Но он ранил меня в самое сердце.

Гимназия находилась прямо напротив кладбища, на котором была похоронена мать. Ее могилы сейчас уже нет. А тогда она находилась в запущенном состоянии. Но в тот день после школы я расположилась на самой высокой точке этой местности и смотрела на кладбище. Я представила себе, что душа матери приближается ко мне, сидящей там. Я часто говорила с ней.