Уарда Саилло - Отступница

Рабия очень страдала от этого и пыталась защитить меня. Однако прошло больше двух недель, прежде чем она нашла разгадку этой тайны.

В то время Хабиба работала в магазине для туристов. Каждый день она воровала там маленькие разноцветные бархатные наволочки для подушек, покрытые марокканскими узорами. Я ненавидела эти наволочки, потому что Хабиба обычно прятала их в свои трусы, скатав в рулон, чтобы кражу не обнаружили при проверках персонала на выходе. А моей задачей была стирка этих наволочек. К сожалению, Хабиба была человеком, не особенно утруждавшим себя гигиеной, и вела такую жизнь, которая отрицательно сказывалась на состоянии ее трусов и наволочек, спрятанных в них.

Тетя Зайна считала наволочки для подушек красивыми, набивала их всяким рваньем и старой одеждой, а потом распределяла их по диванам в гостиной, где ночью спали мальчики. В конце концов у нас оказалось около тридцати туго набитых бархатных подушек с вышитыми на них фольклорными мотивами; все притащила из магазина Хабиба в виде прокладки для трусов, все отстирала я — вручную.

Однажды очень жаркой и душной ночью, когда с трудом можно было сомкнуть глаза, Рабия вдруг проснулась и вскочила с постели.

— Ага, вот она, — пробормотала она и исчезла в соседней комнате. Я увидела, что она лихорадочно распарывает подушки и вытаскивает оттуда тряпье.

— Вот, пожалуйста, — в конце концов сказала она себе и торжественно подняла руку, сжимая коричневую юбку Хабибы. — Вот же она!

Ей приснилось, что юбку по ошибке запихнули в одну из подушек. И с того момента я еще больше уверилась в том, что Рабия ниспослана мне Аллахом в качестве моего личного ангела-хранителя.

После короткого романа с кудрявым Мохсином, с которым я ни разу не целовалась, мой интерес к мальчикам возрос. Самым крутым типом в нашем квартале был Хишам, родители которого были такими богатыми, что смогли отправить его учиться в частную школу и даже купить ему мопед «Веспу». Он носил бейсболки с безукоризненно закругленным козырьком, сверхширокие джинсы и даже настоящие кроссовки «Адидас», а не дешевую подделку с базара. На своей «Веспе» он носился так быстро, как только мог, по нашим пыльным улицам, поднимая при этом адский шум. Саида, девочка с ногами — «сахарными столбами», влюбилась в Хишама.

Один раз она даже взяла напрокат мопед «Веспу» и помчалась следом за ним до самого игрового салона на пляже, где тусовались мальчики, покрывавшие свои волосы таким количеством геля, что при большой жаре он капал им на плечи, а девочки появлялись с такими прическами, с такими светлыми и гладкими волосами, какие можно было увидеть только на обложках иностранных журналов мод в газетных киосках. Хотя Саида тоже велела парикмахеру осветлить ей волосы, но у нее получился только светло-коричневый цвет, и Хишам вообще не обращал на нее внимания. Он был не только очень богатым, но еще и заносчивым.

Каким-то образом Саиде удалось раздобыть его номер телефона. Она решила позвонить ему домой, то есть она решила, что я должна позвонить ему домой. Я не возражала, поскольку надеялась, что если дело у Саиды и Хишама сладится, то тогда, может быть, ко мне вернется Мохсин.

Мы разрабатывали эту акцию тщательно, почти как в генеральном штабе. Целыми днями мы работали над текстом, который я должна была прочитать Хишаму. Затем мы раздобыли монетки для телефона-автомата в магазине всяких мелочей на углу. Из дома Саида не могла позвонить, потому что ее мать поставила замок на диск для набора номеров.

Я очень нервничала, держа в одной руке телефонную трубку, а в другой — текст, который должен был убедить Хишама, что ему необходимо встретиться с самой крутой девочкой во всем городе. Позади меня стояла Саида и требовательно толкала меня в почки. Возле прилавка отирался хозяин магазина, и мне показалось, что его уши вдруг стали больше, чем уши осла.

Наконец я набрала номер, и на другом конце провода раздался телефонный звонок. Какая-то женщина произнесла:

— Уи, алло.

Это была его мать.

Я, запинаясь, сказала:

— Бонжур, мадам, меня зовут Наджа. — Я всегда называла себя Наджой, когда не хотела выдавать своего настоящего имени. — Скажите, я могу поговорить с Хишамом?

Я очень надеялась, что Хишама не окажется дома. Мои руки были мокрыми от пота. Саида тоже прижалась ухом к трубке, причем ее волосы щекотали мою щеку.

— Сейчас, минутку, пожалуйста, — сказала мать Хишама, — я позову сына.

Мои коленки стали такими мягкими, словно они были сделаны из пудинга. Я даже слегка оперлась на Саиду, но Саида была плохой опорой, поскольку сама дрожала от волнения. Хозяин магазина подступил на шаг ближе.

— Алло, я Хишам. — Это был его голос.

Я посмотрела на листок, но слова показались мне вдруг очень маленькими и нечеткими. Затем я быстро, как пулемет, протараторила весь текст без точек и запятых, как можно тише, чтобы хозяин лавки ничего не услышал. Я пропускала целые строчки и, заикаясь, повторяла их снова. И когда я закончила читать, то положила трубку.

Саида остолбенела:

— Ты почему положила трубку?

— Я и сама не знаю, — сказала я и вытащила ее из лавки на улицу.

— Но он же должен был договориться с нами о свидании! — закричала Саида.

— Я знаю, — произнесла я. — Вот дерьмо…

— Ну, значит, не получилось, — сказала безутешная Саида. — В другой раз я сама поговорю с ним.

Это лето мы провели на пляже Тамрхаха. Дядя Хасан поставил для нас палатки в бухте, в паре сотен метров от своей мастерской. Слева от бухты в море выступали скалы, на которых правоверные мусульмане обычно молились на закате солнца. Справа от бухты открывался пляж, изгибающийся широкой дугой в направлении севера, где стояли шикарные жилые автомобили туристов.

В одном из этих жилых автомобилей проводил отпуск со своими родителями Халиль. Халиль был марокканцем, но жил во Франции. Ему исполнилось семнадцать лет, он был очень высокий, и на зубах он носил брекеты. Когда я влюбилась в него, то по этому поводу у меня возникли некоторые сомнения. Дело в том, что я планировала так: этим летом меня обязательно должны поцеловать. В конце концов, мне уже было шестнадцать лет. Но как это произойдет, если у него во рту полно проволоки?

Как потом оказалось, мои тревоги были напрасными. Проволока во рту вообще нам не мешала, когда вечером, тесно прижавшись друг к другу, мы сидели на пляже и смотрели, как огромный красный диск солнца тонет в море. Халиль держал меня за руку, и я была уверена, что это сейчас случится. Но как?

Я уже стала подумывать, что же мне предпринять, чтобы он наконец меня поцеловал. Но Халиль просто уложил меня на спину, наклонился надо мной, чуть-чуть открыл свой рот и прижал свои большие мягкие губы к моим. У меня перехватило дух, и я быстренько закрыла глаза. А затем я почувствовала что-то мягкое и влажное между моими зубами, такое же теплое и влажное, как песок под моей спиной.