Альберт Бехтольд - Петр Иванович

Но Вера Ивановна ее оттолкнула:

– Неправда, вы все желаете мне смерти!

Еле-еле уговорили ее принять снотворное и уложили бедняжку в постель.

– Он уже завтра возвращается домой, так что нас ждет беспокойная ночь!

Няня тоже пошла спать. Перед тем как пойти к себе, Ребман спросил, как дела. Наташа сказала, что Вера спит. Но надолго ли это? На всякий случаи, она побудет рядом.

Посреди ночи в дверь к Ребману постучали – это был Сережа:

– Месье, месье скорее идите, мама хочет выброситься из окна!

Ребман соскочил с кровати, впрыгнул в штаны, и когда он вбежал в Сережину комнату, то услышал крики Наташи и Няни:

– Держите ее, держите же!

Тут же был и Василий Василии; стоит перед дверью и дрожит, как мокрый пес, говорит Ребману, чтобы тот держал жену.

Но Ребман не сходит с места, как он может держать женщину: на ней же нет ничего, кроме ночной рубахи! Пока он это думал, больная – иначе не скажешь – распахнула окно.

Тут Ребман рванулся к ней одним прыжком, схватил и втащил обратно в комнату. Ему понадобились все его силы, так как женщина сопротивлялась, будто одержимая.

Вдруг, словно что-то оборвалось у нее внутри: она совсем ослабла и повисла, как мертвая, на руках у Ребмана.

– Да помогите же мне! Я один не могу ее нести, – обратился он к мужу. Но как только тот сделал движение, Няня грубо остановила хозяина:

– Только не оставлять ее с ним наедине!

И они втроем уложили Веру Ивановну в нянину постель рядом с малышом, который спал ангельским сном.

Но вот кризис миновал, муж отбыл, и они едут в тройке вдоль уснувшей Десны на артиллерийское стрельбище, что находилось в получасе езды, за фабриками. Ни стражи, ни запретительных знаков. Если их задержат, пусть назовут его имя, сказал Митя.

Казалось, он их ждал, – красивый молодой офицер стоял перед своей батареей, как раз дал отбой стрельбе. С открытой дружеской улыбкой, которая так нравилась в нем Ребману, словно рассказывая солдатам какую-то сказку, он опирался на орудие – а это была 15-сантиметровая гаубица – и курил сигарету. Когда он со всеми поздоровался, обняв сестру и Сережу, пожав руку Месье и кивнув Павлу, то пригласил всех сесть: чай сейчас подадут. Он показал на лафет пушки. И добавил:

– А, вы еще и фотоаппарат привезли. Это хорошо, сделаем несколько снимков.

– А что, правда, можно? – спросил Ребман.

– Если я с вами, то можно. Идите, становитесь со мной, а месье пусть снимет, на фоне пушки получится особенно мирная фотография.

Все становятся, Ребман как раз собрался снимать, но тут подбежал фельдфебель, отдал честь и спросил, не помнит ли его командир о том, что по законам военного времени строго запрещено фотографировать на территории и вблизи военных объектов!

Митя отдал честь, со словами:

– Спасибо, фельдфебель!

А Ребману сказал:

– Ну, снимайте же!

И Ребман нажал. Снимок вышел очень удачный, рядом с Сережиным кепи можно даже рассмотреть номер пушки.

Потом, когда окончился перекур, им разрешили посмотреть, как проходят учебные упражнения по стрельбе из пушки. «Заряжай, целься, разряжай», – совсем как дома в школе рекрутов, только там вместо пушки были гаубицы.

Вдоволь насмотревшись на ученья, они распрощались. И поехали домой. Никто даже не подозревал, какие последствия возымеет этот их визит на полигон.

Вот и генерал Зима пошел в наступление. Еще утром Вера Ивановна принесла из сада последнюю розу, а после обеда уже пошел снег, и не переставал до тех пор, пока не покрыл все вокруг толстым полутораметровым одеялом. Теперь, когда выходишь на улицу, сугробы такой высоты, что у прохожих видны только головы. И все ходят в меховых шапках, шубах и валенках. Все, кроме Ребмана, который не успел экипироваться перед атакой сурового «генерала». Хотя он и купил куртку из верблюжьей шерсти и к ней такую же шапку, выглядит все же не по-русски. Лучше подождать, пока они поедут в Москву, сказала ему Вера Ивановна, там уж он снарядится как следует, она его отведет по достойным адресам.

Как только перестал идти снег, пришли морозы, со скрипом и со свистом: меньше чем за неделю Десна полностью замерзла, так что через реку можно было переехать на санях.

– Ну, что теперь скажете, Месье, – подтрунивает Няня, – это вам не Швейцария, там-то наверняка и снегу-то не бывает. Вы на улицу теперь, небось, и носа не покажете?

– Нет уж, все равно пойду, – отшучивается Ребман, перекидывая коньки через плечо. – Что, пойдешь со мной?

– Нет, – говорит Няня, – я уж лучше останусь дома, в тепле, не хочу отморозить нос.

Тут Ребман вспомнил, как он прошлой зимой в Киеве чуть не отморозил уши, и перед выходом из дому все же надел шапку.

Он думал, что Сережа пойдет с ним, он бы дал ему урок физической культуры. Но мальчик не пошел: папаша не хочет, чтобы он шел на реку, это слишком опасно!

Лед на реке, конечно, не первоклассный: одна горбинка сменяет другую – это воздухом воду выдавило наружу. Но Ребман находит лед таким же превосходным, как когда-то дома на прудах, на которых они целыми неделями выписывали коньками вензеля. Он быстро привязывает коньки и бежит на другую сторону, где воздух не вздувал воду и где можно найти места с гладким, как зеркало, льдом. На коньках он катается уже давно, но делать широкие развороты так и не выучился, да еще и смущается, когда на него смотрят. Здесь ему некого стесняться: вокруг на сотни метров ни одной живой души. И теперь Месье из замка, что на Петровской горе, наконец научится делать широкие дуги на льду. Да, теперь уж наверняка! Через две недели он мог уже нарисовать восьмерку на льду. А еще через неделю – русскую букву «3», которая выглядит как цифра три. Но свою мечту написать на льду имя «Вера» он так и не смог осуществить. И слава Богу, что не смог.

Так проходило время, и уже стали говорить о Рождестве, и однажды утром Вера Ивановна сказала:

– Завтра мы едем в Москву за покупками. Самое время уже.

Москва!

– Москва, – говорил «Медведь», когда они сидели в Алупке на берегу моря, – Москва она одна такая во всем мире. Все другие большие города живут в своей суете и только и знают, что заколдованный круг денег и удовольствий. А Москва – она как добрая матушка, которая своих детей приглашает на чай. И чем больше гостей приходит, тем уютнее. Не зря люди так и называют ее «Матушка Москва», такого почетного звания еще не заслужил ни один город в мире.

– Какова же она по величине? – поинтересовался Месье.

«Медведь» рассмеялся:

– Как вам кажется, отчего говорят, когда чему-то конца и края не видать: точно как Москва! В других больших городах, например в Америке, все растет ввысь, как салат какой-то. У нас все идет вширь: Москва – это целый мир!

Слушая тираду «Медведя», Ребман подумал, что хотел бы однажды увидеть все своими глазами: ему показалось, что студент явно преувеличивал. Но, возможно, так оно и есть, он за эти полтора года уже стал свидетелем не одного чуда. Взять хотя бы это его место в Брянске! И все прекрасное и интересное, что его еще ожидает его впереди, особенно с тех пор, как у него появился «счастливый зуб». По крайней мере, Няню ему в этом удалось убедить, когда он явился домой с коронкой.