Дороти Паркер - Новеллы

Миссис Мэдсон направилась на другую сторону улицы к остановке троллейбуса, который должен был доставить ее домой. Ее великолепное спокойствие было омрачено встречей с нищенкой. «Не удивлюсь, если окажется, что она сдает квартиры внаем», — сказала себе миссис Мэдсон и снова метнула гневный взгляд в сторону слепой.

Однако хорошее расположение духа вернулось к миссис Мэдсон во время процедуры вручения платы за проезд учтивому кондуктору. Миссис Мэдсон любила одарять небольшими, установленными законом суммами тех, кто умел принимать их вежливо и с благодарностью. Миссис Мэдсон вручила кондуктору монетку с таким видом, словно подарила городу чудесный парк, и поплыла дальше по вагону к облюбованному ею местечку.

Удобно усевшись и поместив сверток в надежное место — между бедром и окном, — где он был хорошо защищен от воров и не мог затеряться, миссис Мэдсон снова достала записную книжицу и карандаш. «За проезд в троллейбусе —$ 0.05», — записала она. И снова аккуратно, изящным почерком выведенные цифры доставили ей чувство удовлетворения.

С королевским величием, не утруждая себя изъявлениями благодарности, миссис Мэдсон приняла, как нечто само собой разумеющееся, услугу кондуктора, который помог ей выйти из троллейбуса на перекрестке, и не спеша зашагала по залитому солнцем тротуару, время от времени отвечая на поклоны соседей, сидевших на крылечках с вязаньем в руках или заботливо склонившихся над цветочными клумбами. Медленный и величественный наклон головы, которым она их одаряла, не сопровождался ни улыбкой, ни словом приветствия. В конце концов она была миссис Альберт Мэдсон, урожденная мисс Лаура Уитмор, — «Уитморовский инструментальный завод», — и о таких вещах не приходится забывать.

Всякий раз, когда миссис Мэдсон приближалась к своему дому, один вид его наполнял ее сердце радостью. Он, как надежная прочная пристань, пробуждал ощущение безопасности и придавал миссис Мэдсон еще больше уверенности в себе. Солидный, квадратный, готовый к ее услугам, он стоял посреди аккуратно подстриженного газона, на котором не росло ни единого деревца. При взгляде на него перед вашим мысленным взором невольно возникали гравюры на стали, собрание сочинений Вальтера Скотта на книжных полках за стеклом и воскресные обеды тотчас после полудня.

И вы сразу с уверенностью могли сказать, что в этом доме никто никогда не бегает с грохотом вверх и вниз по лестницам, не хлопает дверьми, не крошит хлеба на скатерть, не роняет пепла на пол и не оставляет света в ванной комнате.

Всякий раз, когда миссис Мэдсон приближалась к своему домашнему очагу, она испытывала чувство приятного ожидания. Миссис Мэдсон всегда называла свой дом не иначе как домашним очагом.

— Вы непременно должны как-нибудь при случае посетить мой домашний очаг, — милостиво и любезно повелевала она, когда ей кого-нибудь представляли. Слово «очаг», по мнению миссис Мэдсон, звучало как-то солиднее, как-то основательнее, чем обыкновенное слово «дом».

Миссис Мэдсон всегда с удовольствием возвращалась мыслью к прохладным комнатам с высоким потолком, к деятельной, отлично вышколенной прислуге и маленькому Кэртису, поджидающему ее дома, чтобы приветствовать ее почтительным поцелуем. Она усыновила его примерно с год назад, когда ему было около четырех лет. И с тех пор еще ни разу, как говорила она своим приятельницам, ни разу не пожалела о том.

За ее спиной приятельницы шептались, делая скорбные лица:

— Как это грустно, что Мэдсоны бездетны, у них же куча денег, — все мэдсоновские и уитморские капиталы. Не век же они будут жить, — говорили приятельницы. И все это богатство перейдет к детям Генри Мэдсона! — И они повторяли слова самой миссис Мэдсон о том, что эта молодежь способна растранжирить все в один день.

Мистер и миссис Мэдсон были совершенно единодушны в вопросе о том, что неминуемо должно будет произойти, если их племянникам и племянницам дать волю распоряжаться мэдсоновскими и уитморовскими деньгами. Исполненные волнения и тревоги, они, как это часто бывает, приписывали другой ветви мэдсоновского рода стремления, планы и замыслы, которые тем ни разу не приходили в голову.

Чета Мэдсонов считала, что их родственники, проявляя неслыханное упорство и терпение, ждут их смерти и молятся, чтобы она быстрей наступила. Из года в год чета Мэдсонов рисовала себе все более зловещие картины того, как дети другой четы Мэдсонов единым махом разбазарят их капитал. На протяжении многих лет они только и думали о том, что их наследники страстно ждут их кончины и строят на этом планы чудовищного транжирства и разврата.

Так же как в этом вопросе, супруги Мэдсоны были единодушны и во всем остальном. Все их мысли, взгляды, манеры, даже самая их речь, были удивительно схожи. Многие отмечали, что мистер и миссис Мэдсон даже внешне похожи друг на друга. И все были согласны с тем, что это просто неслыханное несчастье — такие идеальные, словно самим богом предназначенные друг для друга супруги не имеют потомства! Да к тому же — волей-неволей всякий раз приходилось возвращаться к этому обстоятельству, слишком уж оно бросалось в глаза, — при таком-то капитале, как у Мэдсонов и Уитморов!

Впрочем, никто никогда открыто не выражал миссис Мэдсон соболезнования по поводу ее бездетности. В ее присутствии остерегались говорить о новорожденных. Когда же миссис Мэдсон приходилось лицезреть младенцев, она принимала их существование как непреложный факт, брезгливо оставляя без внимания способ их появления на свет.

Миссис Мэдсон никому из своих приятельниц не говорила о том, что собирается усыновить маленького мальчика. Об этом стало известно лишь после того, как все бумаги были подписаны, и ребенок водворился в доме Мэдсонов. Миссис Мэдсон объясняла впоследствии, что она раздобыла этого ребенка в Нью-Йорке, «в самом лучшем заведении». Это никого не удивило. Ведь если миссис Мэдсон отправлялась в Нью-Йорк за покупками, она всегда делала их только в самых лучших магазинах. Невольно приходило на ум, что и ребенка она выбирала точно так же, как и все прочие необходимые предметы, — выбирала хорошего, добротного, прочного ребенка.

Подойдя к калитке своего дома, миссис Мэдсон внезапно остановилась, и хмурая складка прорезала ее лоб. На самом солнцепеке, возле живой изгороди играли двое маленьких мальчиков. Они были так поглощены игрой, что не слышали ее шагов. Двое маленьких мальчиков, примерно одного возраста, одного роста, в одинаковых костюмчиках, упитанные, розовощекие — словом, хорошие маленькие мальчики. Игра была какая-то загадочная и бесконечная. В ней участвовали круглые камушки, кусочки веток и маленький жестяной троллейбус. Мальчики были очень увлечены игрой, — щеки у них разгорелись, волосенки на затылке взмокли.