Юрий Чернов - Земля и звезды: Повесть о Павле Штернберге

Тщетно тюремный начальник убеждал, что надо дождаться приказа свыше, что манифест еще не приказ, что толпа творит беззаконие. Из смрада камер вырывались заключенные, бросались в объятия толпы. Пьянящее слово «свобода» парило под сводами Таганки…

Всплеск ликования скоро сменился похмельем. Черносотенцы убили Баумана. Царская «свобода» обернулась свободой убивать… По всей Москве засверкали кистени черной сотни, защелкали выстрелы, засвистели казачьи нагайки…

В ту ночь он пришел к социал-демократам. Его активная натура жаждала действий. Он осознал: если в тебя стреляют, не время выкрикивать лозунги, время вооружаться.

Нужны были деньги. Он обратился в ассоциацию инженеров. Либеральные интеллигенты тратили сотни рублей на банкеты, произносили восторженные речи о свободе. На оружие Михаил Петрович не выжал из них и ста целковых. Но он не унимался. Тряс знакомых и родственников. Рабочие собирали по гривеннику, по полтиннику, сам он продал из дома все, что можно было продать, и купил сорок винчестеров и два маузера.

Родилась боевая дружина. Каждый день из Миусского парка выходил трамвай с табличкой: «Служебный». Он останавливался у Сокольничьего круга. Более сорока дружинников, пряча винчестеры под пальто, уходили в рощу, к заброшенной поленнице и тренировались в стрельбе. Стреляные патроны подбирали, в парке заряжали их.

Дружина сколотилась на славу. Она была подвижна и маневренна. По одному пробираясь через тайные лазы и проходные дворы, дружинники собирались в условленном месте. Разрыв между первым и сороковым, появившимся в пункте сбора, не превышал пяти минут.

Накануне декабря стреляли настолько метко, что Виноградов стоял в полуметре от мишени. «Дззз-дзз», — повизгивали пули, а он длинной палкой показывал стреляющему места попаданий.

Когда грянуло восстание, Миуссы в первый же день превратились в крепость. Опрокинутые вагоны конки, стальные листы, врытые в землю, преградили подступы к трамвайному парку.

Миусская площадь, заваленная водопроводными трубами, грудами камней, была удобна для засад и внезапных вылазок. Прилегающая местность — лесные склады, коптильная селедок, огороды, Катышкина деревня, приютившая кустарей-башмачников, — надежно укрывала разведчиков и дозорных дружины.

Казаки, засевшие в Бутырке, и полицейские из участка близ Тверской быстро усвоили непреложную истину: безмолвие опрокинутых вагонов обманчиво, оно таит смерть для любого, кто дерзнет к ним приблизиться. Небезопасна и груда камней на площади. Камни стреляют!

Виноградов утро встречал на баррикадах, сшибая снайперскими выстрелами наблюдателей с пожарной каланчи; днем управлял огнем по винному складу, каменные лабазы которого укрыли полицейских; каждые несколько часов он появлялся среди дружинников, обстреливавших Бутырскую тюрьму; перед вечером его летучие отряды оказывались у Горбатого моста, вырастали как из земли на Селезневке, на Грузинской и Кудринской.

В роковую ночь, когда артиллерия Семеновского полка расстреляла баррикады и поражение восстания стало очевидным, Виноградов скрытно вывел миусцев из парка.

Город казался покинутым. В окнах — ни огонька. Лишь над Пресней багрянилось небо отсветами пожарищ.

В Теплом переулке, во дворе, где жил Виноградов, замуровали оружие в стену. Ниша была давно заготовлена. Последний раз скользнул по стене луч карманного фонарика.

— Все, — сказал Михаил Петрович. — Винчестеры скоро нам пригодятся. А вы… — Он обернулся к стоявшим рядом соратникам. Лица в темноте были неразличимы: — Рассыпьтесь по Москве, Как песок по берегу. Растворитесь…

Утром Виноградова разыскивали жандармы. По Теплому переулку метались семеновцы, барабаня прикладами в двери. Филеры, получившие фотографии Михаила Петровича, внимательно всматривались в лица прохожих.

Его не было нигде. Никто не получал вестей от него. Никто не встречал и его самого. Но он был жив. Он был на свободе. Об этом свидетельствовали назойливые визиты полиции то в Теплый переулок, где остались жена и дети, то в Полуэктов переулок, где жил отец — Петр Андреевич.

Как-то в воскресенье к Петру Андреевичу явился незнакомец. Дверь отворила дочь. Светлоглазый блондин, с пышными бакенбардами, закрывавшими щеки, спросил Михаила Петровича.

— Как нет? — удивился незнакомец, узнав, что Михаил Петрович не приходил. — Он назначил мне свидание ровно на шестнадцать часов.

Блондина пригласили в дом. Семья обедала. От угощений гость отказался. Он погрузился в глубокое кресло и, подслеповато щурясь, поглаживая бакенбарды, настойчиво выспрашивал, всегда ли так неаккуратен Михаил Петрович.

Блондин неприятно тянул слова, будто каждое слово давалось ему с усилием. Хозяин дома старался поддерживать разговор, хотя ни на секунду не сомневался, что это не сослуживец Михаила, как он отрекомендовался, а шпик, подосланный полицией. Наверняка подосланный.

В разгар обеда незнакомец решительно поднялся из кресла и, развязно положив руку на плечо дочери Петра Андреевича, весело сказал:

— Нютка, довольно валять петрушку! Неси обед для брата!..

Эффект был ошеломляющим. Если отец и мать не узнали сына, то охранке не узнать тем более.

Дни, проведенные на чердаке у знакомого гримера, не прошли даром. Виноградов научился перевоплощаться. Он изменял не только внешний облик — изменял походку, интонацию, научился пришепётывать, нудно тянуть слова, разговаривать скороговоркой. Делал он все очень естественно, входил, как говорят актеры, в роль. Если уж пришепётывал, то и губы, и глаза, и лицо — все участвовало в сложной игре.

Затворничество кончилось. Виноградов «вышел в свет». Разумеется, пришлось учесть новую обстановку. Он постоянно менял квартиры, подолгу нигде не задерживался.

Теперь его энергия, его страсть были переключены на создание «ручной артиллерии». Бомбы незаменимы в обороне, бомбы незаменимы в наступлении.

Новое дело пошло неплохо. Вановский снабдил пособиями, чертежами. Навыки к изобретательству, полученные в Московском университете на кафедре механики, у самого Николая Егоровича Жуковского, дали плоды. Конечно, кустарные виноградовские бомбы отличались от заводских. Многое делалось вручную, но все-таки делалось. Измучила, правда, охранка. Студенты — соратники Виноградова — часто проваливались. Пришлось создать бомбистскую мастерскую в Золотилове — то ли даче, то ли именьице отца, недалеко от Бородинского поля. Кое-как приспособился в глухом сарае, вырезал в стене окно. Но Золотилово было далеко. Да и частые визиты туда могли привлечь внимание.

Последняя бомба ВТБ получилась недурно. И воронка глубокая, и осину — в щепу. Там, на острове, здорово громыхнуло!