Валерий Алексеев - Улыбка навсегда: Повесть о Никосе Белояннисе

Они спешили, эти господа, времени у них было в обрез. Вот-вот могло поступить приглашение от НАТО, вопрос о вступлении будет передан на обсуждение в парламент. А в парламенте, как гвоздь в стуле, эти десять депутатов от ЭДА. Казалось бы: десять депутатов не сделают погоды, хотя они наверняка будут голосовать против. А все же непорядок: такая честь, такая общенациональная радость, праздник сердца, можно сказать, — и вдруг кто-то против. Стоит задуматься, господа: так ли уж нам необходима в парламенте левая партия, чтобы из-за нее терять расположение будущих союзников? Тем более что и партия-то хлопотная: бесчисленные запросы, заявления, протесты. Чуть ли не каждый день господам министрам приходится отвечать на их запросы. Можно себе представить, какая тишь там наступит, когда останется одна лишь правая оппозиция. Конечно, свары будут, на то и оппозиция, но домашние, семейные свары, без посторонних глаз.

Идея связать «шпионский процесс» над Белояннисом с объявлением вне закона ЭДА была для правых подлинной находкой. «Нити красного шпионажа ведут в парламент! Вступление в НАТО под угрозой! Надежна ли Греция как партнер? Утечка военной информации через парламентские комиссии!» — таков был аккомпанемент к «процессу двадцати девяти». Пример супругов Розенбергов показывал, что обвинение в шпионаже действует безотказно. Конечно, у Греции нет атомных секретов, которые можно украсть, но, черт возьми, хоть какие-то секреты имеются! Для Коминформа, правда, секреты эти — не находка, так пусть это будут военные тайны американских союзников. Расписать поподробнее, с каким напряжением красные агенты следили за передвижением по Греции американских военных чинов, какая активность красных замечена в районе греко-болгарской границы… ну, и хорошо бы, если бы среди обвиняемых фигурировало несколько человек в военной форме. Впрочем, это уже дело контрразведки.

16 февраля временный поверенный в делах США в Греции Чарльз Пост передал официальное приглашение Греции стать членом Организации Североатлантического договора. И в этот же день начался «процесс двадцати девяти». Надежды правых полностью оправдались: правительство Пластираса поддалось искушению представить процесс над Белояннисом и предполагаемое запрещение ЭДА как доказательства своей «антикоммунистической невинности». Впрочем, мало нашлось бы в Греции в то время людей, которые осмелились бы острить по этому поводу. Даже безобидная шутка о некоторой удаленности нового члена НАТО от Атлантического океана могла бы дорого обойтись шутнику.

Тон правых газет был приподнят и необычайно торжествен. Слова: «высокая честь», «нерушимый оплот», «братство по оружию», «праматерь Атлантической цивилизации», «надежный гарант», «содружество Атлантов», «братские объятья» — пестрели в передовицах. И все это — на фоне ежедневных отчетов о ходе суда над «группой красных шпионов». Суда, который должен стать (и это утверждалось также очень серьезно!) образцом и примером для всего «свободного мира»: образцом твердости в борьбе с мировым коммунизмом и примером бдительности в отношении происков «Коминформа». «Взгляните на Элладу, праматерь свободы, — восклицали правые, — на ту Элладу, коя являет ныне изумленному миру свой гордый лик Афины, богини-воительницы, богини-судии, от мудрого и гневного взора коей…», и все это на тошнотворно высокопарной «кафаревусе» [13] Кафаревуса — книжный стиль новогреческого языка, принятый преимущественно в научной литературе и официальном делопроизводстве. . От чтения этих слов в те дни во рту оставался явственный привкус крови.

— Реакция всегда питала пристрастие к высокому стилю, — говорил Никос Элли во время процесса. — Чем более гнусное совершается дело, тем более возвышенно об этом говорят.

18 февраля в парламенте обсуждался законопроект о вступлении в НАТО. С обоснованием «необходимости и закономерности этого акта» выступил министр внутренних дел господин Рендис. Против вступления в НАТО выступил новый лидер парламентской группы ЭДА Пассалидис, заменивший арестованного Гаврилидиса. Пассалидис горячо говорил о недопустимости торговли национальными интересами, иного от левой оппозиции никто и не ждал. Но все было настолько ловко подогнано по времени, что сам факт выступления депутатов от ЭДА против законопроекта должен был стать на фоне судебного процесса лишним доказательством «причастности к шпионскому заговору». В самом деле, кто может возражать против вступления страны в столь могущественный союз? Только лица и организации, не заинтересованные в укреплении оборонной мощи, только враги суверенитета и национальной независимости. Кто может протестовать против потока заказов нашей промышленности — заказов, снимающих с повестки дня проблему занятости? Только противники национальной реконструкции, враги стабильности и прогресса. Так агенты красных разоблачают себя и в парламенте, и на скамье подсудимых.

Результаты голосования не были неожиданными: против вступления в НАТО голосовали лишь депутаты от ЭДА и один независимый. Правая оппозиция в специальном заявлении «присоединилась к правительству в выражении удовлетворения»…

Мицос едва не опоздал на вечерний обход. Впуская его, мешковатый Стелиос подобрал живот и попытался щелкнуть каблуками, но получилось нечто вроде расшаркивания. Мицос пристально посмотрел ему в лицо — Стелиос тут же потупился, как гимназистка. Подумать только: сила у парня бычья, а выдержать прямого взгляда не может. Такого увальня легко, наверно, прибрать к рукам: ведь через кого-то Белояннис поддерживает связь со всей своей бандой. Но через Стелиоса вряд ли: ему пока растолкуешь, что к чему, весь потом обольешься. Белояннис хитер: не станет он связываться с кем попало. Однако придется теперь Мицосу как старшему присмотреться ко всем своим подчиненным: утечки информации у себя в секторе он больше не хотел допускать. В случае чего все камни полетят в него одного, и ни одна собака не вступится.

Ставрос, конечно, вне подозрений. Вот он бродит по коридору, озираясь, как волк, и время от времени очень внимательно заглядывает в дверное окошко третьей камеры, где сидит Элли Иоанниду. Мицос давно уже заметил за ним эту склонность, но до сегодняшнего дня относился к ней равнодушно. Однако сейчас это его взбесило: ему пришла в голову не такая уж дикая мысль, что в этой камере могла сидеть и Рула.

— Ну, приятель, — желчно сказал Ставрос, когда Мицос к нему подошел, — плохой же пример ты подаешь подчиненным. Конечно, мы бы и без тебя справились, но вот второй номер что-то очень тобой интересовался. Не появись ты к обходу, он мог бы и начальника тюрьмы попросить.