Герберт Уэллс - Негасимый огонь: Роман о побежденном дьяволе

— Двадцать пять лет я руководил Уолдингстентоном, и все это время я открывал глаза слепым. Я привил способность к пониманию нескольким тысячам мальчиков. Все мертвые, рутинные процессы обучения нам удалось оживить в нашей школе. Мои мальчики изучали историю человечества так, что она становилась их личным приключением; они учили географию так, будто мир находится в их распоряжении; языки у меня преподавались так, чтобы прошлое для них снова стало живым и чтобы в их душах открылись окна в души других народов. Наука играла здесь надлежащую ей роль, она вводила моих учеников в тайники природы и сопровождала в пути среди туманностей… Я всегда держал Фара с его поисками выгоды в соответствующем подчиненном положении. Некоторые из бывших моих учеников уже сделались хорошими бизнесменами — потому, что они стали больше, чем просто деловыми людьми… Но я никогда не собирался делать из них бизнесменов и никогда этим заниматься не буду. Мои мальчики пришли в определенные профессии, они заняли должности, они вышли в широкий мир и хорошо справились со своими делами — среди них были тупые и упрямые ребята, но почти все они вышли в мир джентльменами с хорошими манерами, широко мыслящими, понимающими и не эгоистичными. Хозяевами себе, слугами людям, потому что вся схема их образования была направлена на то, чтобы освободить их от низменных и узких стремлений… Когда началась война, мои мальчики были готовы… Они встретили свою смерть — скольких из них она забрала! Мой собственный сын оказался в их числе… Я не пожалел и его… Уолдингстентон — новая школа; ее традиции едва зародились; список ее выпускников так опустошен, что ее юные традиции вянут, как подрытая рассада… Но мы еще можем поддержать их, взрастить эти традиции, если мое пламя не угаснет. Но для этого обучение должно продолжаться так, как я его запланировал. Так должно быть. Так должно… То, что сделало моих мальчиков такими, какими они стали, — это история, биологические науки и философия. Потому что в этих предметах заключена мудрость. Все остальные — это воспитание и накопление знаний. Если эта школа должна жить, то ее директор по-прежнему должен быть человеком, который может учить истории — истории в широчайшем смысле; он должен быть философом, биологом и археологом, так же как и гуманитарием. А вы хотите возложить эту задачу на Фара! Фар! Фар никогда даже не прикасался к сущности работы школы. Он не знал, что это такое. Его ум не более открыт для такой цели, чем у профессионального крикетиста.

Мистер Дэд нетерпеливо кашлянул.

Больной человек продолжал, горящими глазами уставившись на Фара, кровь отлила от его губ:

— Он рассматривает физику и химию не в качестве помощи в понимании мира, а в качестве помощи в торговле. Все время, пока он был в Уолдингстентоне, он тайком работал с нашими материалами в наших лабораториях, мечтая получить выгодный патент. О, я знаю вас, Фар! Вы думаете, что я нс видел, потому что я не жаловался? Если бы он запатентовал какое-нибудь выгодное открытие, он бросил бы преподавание в тот же самый день. Он стал бы тогда таким же, как вы. Но со своим безжизненным воображением он даже не способен был изобрести вещь, которую можно было бы запатентовать. Время от времени он мог говорить с учениками об империи, но эта империя была для него не более чем коммерческий заговор, огражденный забором из тарифов. Все это ни к чему не может привести… Но он думает, что мы сражаемся с германцами, он думает, что мой драгоценный сын отдал свою жизнь и что все эти другие храбрые мальчики, погибшие без числа, послужили тому, чтобы мы могли занять место германцев в качестве торговцев — грабителей Европы. Такова мера его разума. Ему чужды религия, вера, самопожертвование. Почему он хочет занять мое место? Потому, что он хочет послужить делу, как служил я? Нет! Только потому, что завидовал моему дому, моему доходу, моей директорской должности. Умру ли я или останусь жив, невозможно, чтобы Уолдингстентон, мой Уолдингстентон оказался в его руках. Отдайте ему школу, и она незамедлительно умрет.

— Джентльмены! — запротестовал бледный, вспотевший мистер Фар.

— Я не представлял себе, — вырвалось у мистера Дэда, — я не имел понятия, что дело зашло так далеко.

Сэр Элифаз движением руки призвал своих компаньонов утихомириться; он осознал, что пришло время ему сказать свое слово.

— Это достойно сожаления, — начал сэр Элифаз.

Он ухватился руками за сиденье своего кресла, словно желая крепко удержаться на нем, и пристально уставился на горизонт, как будто пытался расшифровать какую-то отдаленную надпись.

— Вы задали тон этой дискуссии, — выдавил он из себя.

Это удалось ему с третьей попытки.

— Для меня исключительно тяжело слушать такое, тем более что, находясь на самом краю Великой бездны, подобало бы говорить в более сердечных и сочувственных тонах. Однако в мою обязанность, в наши обязанности, вменяется твердо держаться тех принципов, которыми мы всегда руководствовались, будучи членами правления Уолдингстентонской школы. Должен заметить, вы с исключительной самоуверенностью высказались об учреждении, в которое все мы, здесь присутствующие, в какой-то мере внесли свой вклад. Вы говорите так, будто вы, и только вы, были его творцом и руководителем. Простите меня, мистер Хас, но я напомню вам факты, достоверную историческую правду. Эта школа, сэр, была основана в отдаленные времена королевы Елизаветы, и многие добросовестные люди управляли ее имуществом вплоть до того периода, когда, к несчастью, отток пожертвований привел к временному прекращению се работы. Комиссия по делам благотворительности после расследования возродила ее примерно пятьдесят лет Назад, с помощью щедрого денежного вклада Гильдии Бумагоделателей, в которой я и Дэд имеем честь состоять. Это и привело к подчинению школы вам. Я не хотел бы испортить вам настроение в момент, когда вы больны и встревожены, но я обязан напомнить вам об этих обстоятельствах, сделавших вашу работу возможной. Как вы не смогли бы изготовить кирпичи без соломы, так вы не смогли бы построить Уолдингстентон без денег, полученных путем той самой коммерции, к которой вы высказали столь незаслуженное отвращение. Мы, презренные обыватели, были теми, кто сажал для вас цветы, кто поливал их…

Мистер Хас собрался было что-то сказать, но не вымолвил ни слова.

— То же самое говорю и я, — подхватил мистер Дэд, обратившись за подтверждением к мистеру Фару. — Школа, по сути, является современным коммерческим училищем. Так она и должна функционировать.

Мистер Фар, побледнев, кивнул, не сводя глаз с сэра Элифаза.

— Мне следовало быть осмотрительным, — сказал тот, — говоря о наших личных вкладах в общее дело при таких серьезных обстоятельствах, но поскольку вы сами, мистер Хас, захотели этого, поскольку вы затеяли дискуссию…