Герберт Уэллс - Негасимый огонь: Роман о побежденном дьяволе

Он облизал губы и продолжал:

— Цель и сущность полного реального образования состоит в том, чтобы учить мужчин и женщин битве Господней, учить их началам жизни на этой одинокой маленькой планете среди бесконечных звезд. И тому, как эти начала должны разворачиваться; показать им, как человек за долгие века возвысился среди животных, рассказать о природе борьбы, которую Господь проводит через него, и вывести всех людей совместно из их индивидуальностей в общую жизнь к общему усилию вместе с Богом. Природа борьбы Господа и является сутью нашего диспута. Это борьба с надеждой на победу, но без гарантии. Вы спорили, сэр Элифаз, что это нереальная борьба, ложная борьба, в то время как все вещи в точности устроены для нашего конечного счастья, а когда я слегка напомнил вам о незамаскированных ужасах вокруг нас, вы перенеслись в другой — совершенно невероятный — мир.

Сэр Элифаз выразил несогласие музыкальным звуком и, когда мистер Хас сделал паузу, взмахнул своей длинной рукой и взглянул на него.

— Но продолжайте же! — сказал он. — Продолжайте!

— А теперь я перехожу к вам, доктор Баррак, и к вашему современному фатализму. Вы утверждаете, что Вселенная неконтролируема — в любом случае. И непостижима. В добре или во зле мы не можем быть ничем более наших напряженных собственных сущностей. Вы должны, как вы сказали, быть самим собой. Я же отвечаю: при этом вы потеряете себя в чем-то неизмеримо большем — в Боге… В наших взглядах, доктор, есть любопытное подобие и забавное различие. Я думаю, вы видите мир во многом таким же, каким его вижу я, но вы видите его холодным, как перед восходом солнца, а я…

Он помолчал.

— Над ним есть свет, — заявил он с заметной вялостью в голосе. — Там есть свет… Свет…

Хас умолк. На минуту показалось, что свет, о котором он говорил, ушел из него и его накрыла набежавшая тень. Когда он заговорил снова, было видно, что делает он это с явным усилием.

Он повернулся к доктору Барраку.

— Вы думаете, — сказал он, — что в этом вашем Процессе есть воля, которая приведет вещи куда-то, к чему-то определенно более величественному, лучшему или прогрессивному. Я же утверждаю, что воли нет нигде, за исключением нас самих. Если она существует вообще… Я утверждаю также, что ваша максима «будьте самими собой» — всего лишь парадокс, поскольку мы не можем стать самими собой до тех пор, пока не растворимся в Боге. Я говорил сэру Элифазу и вам с тех пор, как вы вошли сюда, о безграничном зле и беспорядке в природе. Позвольте мне сказать вам теперь о бесконечном несчастье, которое возникает от беспорядка среди людей и может длиться век за веком, пока люди либо воссоединятся в духе и правде, либо будут уничтожены из-за своей собственной непоследовательности. Я не знаю, погибнут люди или будут спасены. Были моменты, когда во мне побеждала уверенность в том, что Бог восторжествует в нас… Однако мрачные тени опустились над моим духом… Оцените теперешнее положение дел человеческих, обдумайте, где люди находятся на сегодняшний момент. Они еще не начали глубоко и откровенно вглядываться в реальность; по их выражению, они воспринимают жизнь такой, как они ее находят, поскольку они таковы, каковы они есть. Беспечные по отношению к фактам истории, они нс осознают, что на самом деле все они участники одного гигантского приключения во времени и пространстве. Уже четыре года мир втягивается все глубже и глубже в трагедию… Наша жизнь, казавшаяся такой стабильной, становится все более и более ненадежной… Шесть миллионов солдат, шесть миллионов молодых людей были убиты только на полях сражений; втрое больше их получили ранения и искалечены. Примерно столько же гражданских лиц было истреблено. И это только начало бедствия, обрушившегося на наш род людской. Все межчеловеческие отношения были искажены, урожаи, дороги, корабли уничтожены; и за кровавой пеленой этой военной трагедии теперь проглядывает изможденное несчастное лицо всеобщего голода, а за голодом следуют его неизбежные спутницы — эпидемии. Вы, джентльмены, сыгравшие столь полезную роль в поставке вооружений для войны, не зря потратили время и энергию. Вы можете сказать мне, что я потерял веру, если заявляю, что не вижу ни в чем оправдания опустошениям и разрухе последних четырех лет и ожидающим нас впереди еще большим потерям, духовному смятению, нищете и болезням. Вы можете сказать мне, что мир получил урок, которого он не мог получить никаким другим путем, что теперь мы должны основать Мировую Лигу Наций и покончить с войнами. Но на каком фундаменте вы намереваетесь основать вашу Всемирную Лигу Наций? Какие фонды вы создали за последние четыре года, кроме руин? Существует ли какая-то общая идея, какое-то взаимопонимание хотя бы в умах людей? Они по-прежнему воспринимают мир таким, каков он есть, они держатся своих непоколебимых сущностей сильнее, чем когда-либо, и ниже тех немногих, которые дерутся за прибыли, накапливается все больше и больше тех озверелых толп, которые вступают в схватку из-за хлеба. В умах людей нет никаких общих идей, на которых мы могли бы что-то строить. А на чем можно объединить людей, как не на общих идеях? Школы проиграли этот мир. Какие общие идеи существуют сейчас в мире? Громкие вопли газет, позы политиканов… Разве вы не видите хаос, накатывающийся с востока Европы, отламывающий от Западной Европы кусок за куском и обрушивающий ее в бездну волнений? Искусство, наука, рациональное мышление, творческие усилия — все это почти прекратилось в России, и, возможно, прекратилось на несколько столетий; умирает все это и в Германии; университеты на Западе обескровлены и лишены молодежи. Война, которая поначалу казалась рассветом великой эры, потеряла свое значение перед лицом огромного бедствия. Французы, британцы и американцы отбивают сейчас германцев от Парижа. Смогут ли они отогнать их на достаточное расстояние? Не ослабнет ли нынешнее контрнаступление и не провалится ли оно, как это произошло с другими? Какая из сторон выдохнется первой на этот раз, вряд ли имеет значение для критического факта, а критический факт — это взаимное истощение, как моральное, так и материальное, невозможность что-либо воспринимать, прекращение даже таких попыток, ослабевание всяческого рода усилий…

— Что же хорошего в таком отчаянье?! — воскликнул мистер Дэд.

— Это не отчаянье. Нет. Но что толку лгать о надежде и успехе посреди краха и надвигающегося бедствия. Что толку говорить о победе человечества — автоматической — над духом зла, когда человечество явно теряет позицию за позицией, явно теряет мужество? Что толку притворяться, что порядок и благоволение, или своего рода блестящий и непостижимый Процесс, присутствуют в этом гноящемся разорении, в этом безысходном запустении? Здесь повсюду отсутствует причина, нигде нет творчества, кроме этого негасимого огня, этого духа Божьего в сердцах людей… который может потерпеть неудачу… может проиграть… который, как мне кажется, проигрывает.