Герберт Уэллс - Негасимый огонь: Роман о побежденном дьяволе

Но следующее замечание доктора Баррака сдержало рост одобрения со стороны мистера Дэда.

— Мне это представляется совершенно логичным. Одна из особенностей, которые я никогда не мог понять у директоров школ, политиков и тому подобных людей, — как это они считают само собой разумеющимся, что можно заниматься образованием и не вносить в это дело религию, социализм и все свои собственные верования. Что есть образование? Это обучение молодых людей говорить, читать и считать таким образом, чтобы они поняли, как найти свое место в жизни. Кроме того, мы должны дать понять им, что мы думаем о себе и о мире и какую роль мы хотели бы предоставить им сыграть в этой игре. Ну и как мы сможем одновременно объяснить все это и в то же время не сказать об этом ни слова? Что же такое есть игра? Или мы скажем им то, что мы думаем об этой игре, прямо и откровенно, или же мы только сделаем вид, будто занимаемся образованием, в то время как на самом деле ничем подобным не занимаемся. И в этом случае глупые вырастут с путаницей в мозгах и любой старый болтун поведет их наудачу куда угодно, а умные будут расти с идеей, что жизнь — это своего рода пустое мошенничество. Большинство образованных людей так и считают, что это все притворство и мошенничество. Они барахтаются в жизни без толку и никогда не поднимутся против действительности… Удивительно, как люди могут терять свою хватку на гребне реальности — а это и происходит с большинством людей. Вот так мои пациенты приходят ко мне и лгут — даже о своих желудочных болях. Идея об откровенном и разумном общении начисто отсутствует в их головах. Они думают, что могут одурачить меня, исказив факты, и что, когда я буду как следует одурачен, я каким-то образом обману их желудки так, чтобы они не болели… И теперь мое евангелие гласит — обратись лицом к фактам. Воспринимай мир таким, как он есть, и принимай себя таким, каков ты есть. А фундаментальный факт, перед которым все мы стоим, — это то, что Процесс вовсе не учитывает наши вожделения, страхи, моральные идеи или что угодно другое в этом роде. Он подбирает нас, он пробует нас, и, если мы не выдерживаем испытания, он отшвыривает и приканчивает нас. Это, может быть, неправильно по вашим маленьким человеческим стандартам, но по стандартам звезд и атомов это правильно. Так каким же должно быть настоящее образование?

Доктор Баррак замолчал на мгновение.

— Расскажите им, что такое мир, расскажите им все правила и приемы игры, которой учится человечество, и скажите им: «Будьте сами собой». Будьте собой на полную катушку. Потому что нехорошо быть чем бы то ни было, кроме своего собственного существа… — Доктор Баррак говорил, как человек, который цитирует священную формулу: — Нельзя унаследовать требуемые характеристики. Ваша главная суть, основа вашей наследственности подвергается испытанию. Запустите все, что имеете, в Процесс. Если Процесс требует вас, он вас примет. Если он не хочет вас, подчинитесь. Тут уж вы не сумеете что-либо сделать. Вы можете оказаться кусочком мрамора, который остался внутри статуи, или будете отколоты и отброшены. Тут уж ничем не поможешь. Будьте собой!

Доктор Баррак откинулся на спинку кресла; при последних словах он повысил голос и поднял руку, как бы собираясь ударить по столу. Но профессиональная подготовка все же хорошая вещь, и он опустил руку медленно, поскольку вспомнил, что все-таки мистер Хас его пациент.

Мистер Хас некоторое время молчал. Он задумался так глубоко, что, казалось, не заметил, что доктор прекратил свои рассуждения.

Затем он очнулся, вздрогнув от наступившей тишины.

— Вы вовсе не настолько отличаетесь друг от друга, как могло бы показаться, — сказал он наконец. — Ваш спор направлен на одну цель, которая весьма далека от избранных вами исходных точек. Вы обвиняете людей, ведущих жизнь в послушании.

— Нет, не в послушании, — заметил как бы в качестве сноски доктор Баррак.

Но мистер Хас продолжал:

— Вот вы говорите, сэр Элифаз, что эта Вселенная находится под управлением Провидения, всеведущего и благожелательного. Что оно ведет наш мир к целям, понять которые нам не дано; что цели эти были бы желанны, если бы мы их знали, но непостижимы нашим разумом; что жизнь и вся Вселенная есть не что иное, как исходная точка для множества развивающихся бессмертных жизней. И из этого вы заключаете, что роль человеческого существа в этом замысле сводится к роли доверчивого ребенка, от которого требуется только не надоедать Высшим Силам, а они ожидают от него только соответствующих замыслу действий, чтобы надежно охранить его, вознаградить и позаботиться о нем.

— В этом заключено много простой истины, — отозвался сэр Элифаз, — над которой вы можете сколько угодно насмехаться.

— Однако ваш взгляд более мрачен, доктор Баррак; Процесс, о котором вы говорите, находится за пределами нашего познания и контроля. Мы не можем изменить его или умиротворить. Одних из нас он делает сосудами благочестия, а других — сосудами бесчестья. Он небрежно написал имя нашего рода на черной пустоте пространства и может стереть его снова. Таково качество судьбы. Но мы можем следовать нашим маякам и инстинктам… В конечном счете в практических вопросах ваше учение шагает рядом с учением сэра Элифаза. Оба вы повинуетесь порядку вещей; только он с радостью и верой — и с некоторой старомодной галантностью, а вы зловеще — в модернистском стиле…

Некоторое время мистер Хас сидел, сжав губы и словно прислушиваясь к боли внутри себя. Затем он сказал:

— Я — нет. Я не подчиняюсь. Я восстал — не от моей собственной силы и не по собственному побуждению. Я восстал от имени Духа Божьего во мне. Я восстал не только для того, чтобы своими слабыми жестами выразить неповиновение черному беспорядку и жестокости времени и пространства, но и для того, чтобы добиться превосходства. Я — повстанец гордости, я полон гордости Господней в моем сердце. Я — служитель Бога, восставшего и безрассудно смелого, который может все-таки принести порядок в этот жестокий и ужасающий хаос, где всех нас швыряет туда-сюда, словно листья на ветру, Бога, который вопреки всей видимости может все-таки возобладать над миром и сформировать его по своей воле.

— Что же за мир это должен быть? — прошептал мистер Фар, не в силах сдержаться и уже почти стыдясь своей насмешки.

— Что это за мир, Фар?! Разве он не служит даже вам ? Он поворачивает свой лик к вам даже сейчас — в тот самый момент, когда вы насмехаетесь… Но вы чувствуете, насколько я отличаюсь от всех вас. Вы понимаете, что дух моей жизни и моего преподавания — моего учения, несмотря на их слабость, промахи и ошибки, — это борьба против того Темного Существа Вселенной, которое стремится сокрушить всех нас. Которое нависает надо мной сейчас, когда я говорю с вами. Это борьба против беспорядка, отказ от покорности, на которую вы согласились, полное отречение от добровольной смерти при жизни.