Герберт Уэллс - Негасимый огонь: Роман о побежденном дьяволе

И такое знание и сила и красота, о которых мы, бедные наблюдатели перед рассветом, можем только догадываться, будут не чем иным, как началом всего того, что возникнет из этих теней и этих мучений. Не навечно жизнь будет оставаться, как на необитаемом острове, заключена на этой планете среди холода и невероятной пустоты пространства. Для вас всех еще не ясно, отчего человек, несмотря на все достигнутое, находится всего лишь в начале своих достижений? Что теперь он возьмет свое тело и свою жизнь и сплавит их в своей воле и что он возьмет себе радость и красоту, как девушка срывает цветок и вплетает себе в волосы. Вы сказали, доктор Баррак, что, если промышленная конкуренция между людьми прекратится, придет конец и роду человеческому. Но вы сказали это, не подумав. Ибо когда коллективная воля настолько вырастет, то больше не будет слепого выталкивания в жизнь и слепой схватки за право в ней удержаться, как у толпы, загнанной в тупик. Качества, которые служат великим целям человечества, будут пестоваться и взрастать; мужчинам и женщинам, обладающим такими качествами, в крайнем случае будет внушаться понимание их необходимых пределов и ограничений. Вы сказали, что, когда люди перестанут конкурировать, они остановятся. Пожалуй, это верно в том смысле, что они прекратят свои междоусобные войны; тогда, и только тогда, человечество сделает рывок вперед. Сила и красота людей будет быстро расти, с каждым поколением, и это коснется не только человечества. Весь этот мир человек сделает садом для себя, управляя не только собственным родом, но и всеми тварями, вытесняя из жизни жестокость, делая других милосердными и сдерживая их своей рукой. Мухи и москиты, шипы и яды, грибки в крови и ящур среди скота — с этими напастями он решительно покончит. Он отберет у атомов их энергию и секреты у глубин пространства. Он разобьет стены своей тюрьмы посреди космоса. Он шагнет со звезды на звезду, как сейчас мы перешагиваем с камня на камень, переходя ручей. До тех пор, пока он не встанет в свете Божьего присутствия и не посмотрит своему противнику и насмешнику прямо в лицо.

— О, Ravins! — внезапно прорвало мистера Дэда, который больше не мог утерпеть.

— Вы можете подумать, что мой мозг в горячке, потому, что мое тело страдает; но уверяю вас, мой разум никогда не был так ясен, как сейчас. Это так, словно я уже наполовину покинул свою ничтожную жизнь, которая поддерживала меня так долго. То, что я рассказываю, — не бред, а реальность. Мир предназначен для человека, звезды на своих путях — тоже. Если он последует за Богом, который призывает его, и примет дары, предлагаемые Господом. Когда я сижу здесь с вами и рассказываю вам об этих вещах, они становятся настолько ясными для меня, что я не могу понять вашего молчания и того, что в вас не загорается — как во мне — пламя Божьего предназначения…

Он резко замолчал. Казалось, что его силы подошли к концу. Подбородок его опустился, и голос, когда он снова заговорил, был голосом слабого и измученного человека:

— Я говорю… говорю… И тогда опустошающий смысл действительности ударяет, как разрушительный шквал, в мой мозг и моя маленькая лампа надежды угасает…

Это похоже на то, что великий супостат осадил мой мир, передразнивая каждую фразу, которую я употреблю, и каждое мое действие…

Мистер Хас глубоко вздохнул.

— Я ответил на ваши вопросы, доктор? — спросил он.

— Вы говорили о Боге, — сказал доктор Баррак, — но то, о чем вы рассказывали, как о Боге, разве это на самом деле то, что люди подразумевают под понятием «Бог»? Мне кажется, как я уже сказал вначале, это всего лишь персонализация доброй воли в каждом из нас всех. Зачем вводить Бога? «Бог» — это слово, ассоциируемое с разнообразными черными и жестокими делами. Оно вызывает мысли о клерикалах, об ортодоксии, о религиозных преследованиях. Почему вы не назовете эту направленную вперед и ввысь силу Гуманностью? Почему не назовете ее Духом Человечества? Тогда, возможно, и такой агностик, как я, мог бы ощутить определенное согласие с вами…

— Но ведь я уже показал вам, что это не гуманность и не дух человечества. Человечество, дух людской создал отравляющий газ и субмарину, дух человека завистлив, агрессивен и пристрастен. В Человечестве укоренились алчность и конкуренция, а в духе человеческом страх и ненависть, секретность и скрытность, они по большей части творят его и приказывают ему. Но тот дух, что сияет во мне, то пламя, которое я называю Богом, было зажжено, не знаю как, оно пришло словно бы извне.

…Я пользуюсь фразами, — продолжал мистер Хас, — которые приходят мне в голову уже готовыми. И я склонен согласиться с вами в том, что я говорю порой метафорически и расплывчато, и я это знаю… Этот дух, входящий в жизнь, — он больше похож на личность, чем на процесс, и я называю его «Он». И Он — не свойство, не аспект вещей, но выбор между ними… Он охватывает, выявляет и утверждает все, что благородно в естественных импульсах разума. Он осуждает жестокость и всяческое зло…

Я не стану пытаться объяснить то, чего я объяснить не могу. Может быть, этот Бог всего лишь предчувствуется в жизни. Может быть, вы правы, доктор Баррак, что этот огонь, который я ощущаю в сердце как Бога, является таим же результатом вашего Процесса, как и все остальные явления в жизни. Я не стану спорить с этим. То, что я рассказываю вам сейчас, воспринимается мною скорее не как вера, а как чувство. Мне представляется, что жажда творчества, горящая во мне, отличается по своей природе от слепого материального Процесса, что эта сила противодействует силам беспорядка… Но что я знаю наверняка, это то, что, загоревшись однажды в человеке, она подобна всепожирающему пламени. И если оно однажды возгорелось в человеке, с тех пор его разум охвачен огнем. Оно правит его совестью с непреодолимой силой. Оно требует от него прожить остаток жизни, работая и борясь за единство, освобождение и торжество человечества. Он может оставаться посредственным, трусливым и низким, но он уже знает, для чего он живет… Некоторые древние фразы чудесным образом живут до сих пор. Нутром моего сердца я знаю, что мой Спаситель жив…

Он резко замолчал.

Доктор Баррак не был готов к ответу, но упрямо покачал головой. Эти обветшалые от времени фразы были ненавистны его духу. Для него они имели привкус ханжества, поиска благоволения устаревших и дискредитированных сил. Через такие бреши суеверия просачиваются вновь в тщательно огражденные от них умы. Хотя мистер Хас был трудным противником в словесной схватке.

— Нет, — поспешил ответить доктор Баррак, — нет…

Судьба, однако, пришла на помощь доктору Барраку.

Маленькая конференция в «Морском виде» ощутила присутствие новой личности. Это был резкий, рассерженный и распаренный мужчина небольшого роста с живыми темно-карими глазами, загорелым лицом, щеточкой усов серо-стального цвета и выступающей нижней челюстью. На нем были серо-голубой светлый костюм и светло-коричневые ботинки. В руке он держал светло-коричневый кожаный саквояж.