Юрий Кузнецов - Тропы вечных тем: проза поэта

Пытка голосами напоминала китайскую казнь. Они проникли в поверхностный слой его сознания и завладели органами речи. Он тянул время, насколько это было возможно. Он верил, что время на его стороне. Он листал словарь и, стараясь оставить в голове смысл старых русских слов, нёс вслух звуковую тарабарщину, раскатывая твёрдые и мягкие согласные. Вот последний звуковой пучок:

— Чччуть сссвет, чччуть сссвет, чччуть сссвет, пппить, пппить, пппить, зззуб, зззябь, зззыбь, кккрест, кккрак, тттик, тттак… — и он выдохся.

— Хватит, тик-так! — раздался жёстко-властный голос. — Мы сюда не развлекаться явились. Устроил нам цирк!

— Пора сдаваться! — взвизгнул другой, женский голос. — Ты нас задерживаешь!

Цеплялся ли Алексей Петрович за жизнь? Кто знает… Он опять выкинул штуку. Корчился на постели, вращал головой, хлипал горлом, шеберстил языком, пускал стоны, хрипы и свисты. В его горле застрял сухой клёкот. Голоса приблизились и напряглись. Они молчали, слушали и наблюдали. Прямо с потолка спустился звук голоса. Он, как игла, вонзался в слух человека. Голос утончился в волосок, звук в звучок. Вот-вот пискнет и оборвётся. Свят в правде, клят в силе, а человек ждал. Одно из двух: вот-вот он сойдёт с ума или голоса отстанут от него. Положение ни то ни сё. Он не сошёл с ума, и голоса не отстали от него. Оставалось последнее: творить молитву Богу. Его состояние и положение были таковы, что он не мог молиться: полная молитва творится в тишине. А голоса подстерегали малейшее вздрагивание его гортани, нёба и языка. Они забили бы первые молитвенные слова глумливым повтором и хихиканьем. Тогда он попытался трижды сотворить крестное знамение в никуда. Он стал извиваться и корчиться, незаметно сложил три пальца в троеперстие и три раза взмахнул в воздухе: сгинь, рассыпься! Но напрасно! Его корчи и знамение не имели подлинной и подноготной правды. Он выдохся. Сухой клёкот ободрал ему горло. Он встал и заметался по комнате. Зрячие голоса определяли вслух все предметы, на которые он натыкался глазами:

— Стена. Стул. Дверь. Пол. Туфли. Рубаха. Штаны. Одевайся и выходи!

Воздух в комнате линял и бледнел. Шёл шестой час утра. Он оделся и вышел. В коридоре показался хмурый Иван. Он не выспался и зевал:

— Уже уходишь? Я тебя провожу.

— Не надо, — хрипло произнёс Алексей Петрович, — я уж как-нибудь сам доберусь.

Иван покачал головой, молча оделся и открыл входную дверь. Они спустились вниз и вышли из подъезда. Он огляделся. На улице никого не было. Они направились к его дому. Минуя открытые ворота, Иван заглянул в глубь двора, хмыкнул и потом спросил:

— Видел бомжа?

— Нет. А что?

— Там бомж. Стоит и бьёт о стену лбом и приговаривает: бум-бом!

Хотя Алексею Петровичу было тяжко, он отозвался вольным замечанием:

— Бум-бом, звучит, как благовест.

Было свежо. Он засунул руки глубоко в карманы и нащупал жевательную конфетку. Она оказалась кстати. Когда она превратилась во рту в безвкусную липучку, он выплюнул её в кусты.

— Да он плюёт на нас! — услышал он позади себя резкий возмущённый голос. Он обернулся. Позади него, до самого конца, улица была пуста. Даже бомж не показался. Он ускорил шаг. Взглянул на городские небеса. Над фонарным столбом стояла полная бледная луна. Она оплывала.

— Иди в метро, иди в метро! — раздался голос позади него. Он вздрогнул. Эти слова означали конец. Хорошо, что Иван шёл рядом! Они свернули за угол и вышли на его улицу. Показался его дом. На улице у бровки тротуара стояла легковая машина, в ней сидели двое. Он и Иван приближались к машине. Конечно, в ней кого-то ждали. Возвращаться назад было нельзя: там ждали голоса. И вот что он представил: как только он поравняется с машиной, откроется дверца, эти двое выпрыгнут и втолкнут его в машину. Он поравнялся с машиной. Прошёл мимо. Всё осталось на месте и позади. Они вошли в подъезд и поднялись на лифте. Он позвонил. Дверь открыла его дочь. Он обернулся и произнёс:

— Иван, не лети в Сибирь. Ты можешь оттуда не вернуться.

— Кто тебе это сказал? — Иван изменился в лице.

— Так, никто, — покосился он в сторону.

— Кто тебе это сказал, того нет!

— Ладно, — виновато улыбаясь, сказал он и, прощаясь, пожал ему руку в знак благодарности. Иван ушёл. Голоса опять заговорили с угрозами.

Он прошёл на кухню, выпил стакан соку и закурил из новой пачки. Вдруг зазвонил телефон. Он снял трубку и услышал оттуда певучий, тревожный голос жены:

— Алёша, Алёша, где ты?

Это был её настоящий голос. Но где же она сама? Он кинулся в спальню и облегчённо вздохнул. Его жена тихо лежала в постели и спала. Он вернулся на кухню и взглянул на телефон. Трубка лежала на коробке. Он задумался: «Они ухитрились записать её голос и передали по телефону». Он снял трубку и поднёс к уху. В трубке мёртвая тишина. Телефон был отключён. «Вот гады! — возмутился он. — Творят, чего не бывает. Я, как Дом Советов, весь отключён. Даже в милицию не могу позвонить».

— Можешь позвонить, — раздался голос наверху и захихикал, — милиция подкуплена, хи-хи.

Другой голос жёстко произнёс:

— Ты нас задерживаешь! Если через три минуты не выйдешь, то пеняй на себя. Плохо тебе будет.

Они замолчали. Он сидел, не шевелясь. Он глядел на часы. Три минуты прошло. Минутная стрелка двигалась, секундная бежала. Прошло больше трёх минут, а с ним ничего не случилось. Он побледнел. Время шло. Он дождался. Женский голос наверху произнёс:

— Выходи на лестничную площадку.

Лестничная площадка была совсем близко, до неё всего несколько шагов. Он поколебался, но остался на месте и громко заявил:

— Никуда я не пойду! Да и нет там никого.

Голоса злобно зашушукались. Он перебил их:

— Ну кто вы такие! Ни ума, ни вида! Как пустые подголоски, повторяете чужие слова. Хватит!

Голоса прекратили шушукание. А он запустил логический крюк:

— Будь по-вашему! Но я должен убедиться. Пускай ваше начальство позвонит мне по телефону, — он указал на телефон. — Если позвонит — это будет реальность. Даю пять минут форы.

Голоса молчали. Ни звука. Открылась дверь и вошла жена. Она давно проснулась и стояла за дверью. Она слышала весь его разговор.

— Алёша, надо звонить врачу.

Он поглядел на неё, снял телефонную трубку и поднёс к уху. В трубке стояла мёртвая тишина. Телефон по-прежнему был отключён.

— Звони! — бросил он, ушёл в другую комнату и услышал: она позвонила. Телефон действовал, как обычно.

К врачам он относился с неприязнью. Подобное чувство, мистически преувеличенное, испытывают женщины к паукам и крысам. Врачи — дальние потомки жрецов, уже давно выродились. Они сплошь рационалисты и человека знают поверхностно. Этим они напоминают плавучих пауков, которые скользят по воде и не подозревают о её глубинах и о том, какие там скрываются чудовища. За всю жизнь Алексей Петрович обращался к врачам два раза: когда в детстве сломал руку и когда в поздней молодости сломал ногу, обе левые. И вот в третий раз что-то сломалось в его сознании, тоже в левой его половине. Бродя по комнатам, он еле держался на ногах. Он лёг на диване, а голоса по-прежнему изматывали его тупыми повторами. Но вот явились врачи по вызову. Это была «группа психиатрического захвата», по выражению старшего психиатра Евгения Котова. Группа состояла из двух человек: сам Котов и его помощник с резиновой дубинкой для усмирения буйнопомешанных.