Юрий Кузнецов - Тропы вечных тем: проза поэта

Статья напечатана под рубрикой «байки». Чуть позже без изменений текст был перепечатан в журнале «Мир Севера» (М., 2000, № 1).

Впервые опубликовано: Наш современник. — М., 2004. — 1.— в подборке материалов «Под знаком совести» (под рубрикой «Память»), посвящённых кончине Юрия Кузнецова, среди которых — последние стихи Ю. Кузнецова, его статья о русской поэзии «Воззрение», отклики друзей на смерть поэта. В этой журнальной публикации статью сопровождал врез от редакции:

«Эти глубочайшие размышления о русской поэзии, законченные Юрием Кузнецовым за несколько дней до смерти, явились, в сущности, его завещанием. Может быть, иные из читателей не согласятся с его мыслями. Но как бы то ни было, любое откровение выдающегося поэта XX века останется в нашей духовной жизни навсегда.»

Статья «Воззрение» была подготовлена Юрием Кузнецовым в качестве предисловия к большой, итоговой книге своих избранных стихотворений и поэм «Крестный путь», которая готовилась для печати в начале 2000-х в издательстве «Андреевский флаг» и должна была стать знаком «прорыва в Третье тысячелетие» поэзии Юрия Кузнецова, но в итоге вышла уже посмертно в 2006 году в издательстве «СоВа» с искажённым заглавием «Крестный ход».

По воспоминаниям поэта Валерия Михайлова, Кузнецов в какой-то момент предлагал ему написать вступительную статью к готовящейся книге:

«Осенью 2001 года я попросил Кузнецова дать подборку стихов в казахстанский литературный журнал „Нива“, издающийся в Астане (я там жил тогда). Он обещал. И сдержал обещание — прислал новые стихи. Они вышли в февральском номере „Нивы“ за 2002 год. Я написал к ним небольшую врезку <���…>:

„В его поэзии клубятся русские мифы, а теперь в ней явственно проступает душа-христианка. До него никто с такой мощью не захватывал русскую душу в её целокупности — от преисподней, языческой и земной глубины до высочайших, небесных проявлений духа. И свыше данную нам судьбу он прозрел сердцем и словом пророка.

Теперь уже очевидно, что Кузнецов — великий русский поэт. Его имя в первом ряду русской и мировой поэзии. Его голос перекликается с Гомером, Данте, Пушкиным, Лермонтовым…

Великое всегда тайна. Она непостижима и, вероятнее всего, остаётся навсегда неразгаданной и для призванного ею. Поставим вопрос прямо: зачем нашему лукавому и страшному веку дан поэт столь невиданной силы? Ответ может быть только один: затем чтобы выразить тот неумолимо совершающийся в мире переход, который святыми отцами Церкви назван последними временами. Дешёвый политиканский оклик начала XX века: „С кем вы, мастера культуры?“ давно уже сменился сущностным вопросом: „С кем ты, человек? С Христом или с антихристом? С Богом или с дьяволом?“ И Кузнецов своей поэзией и судьбою даёт русский ответ“.

Я отослал Юрию Поликарповичу журнал, а через несколько месяцев приехал в Москву, Договорились встретиться у гостиницы казахстанского посольства на Чистых Прудах.

<���…> В зале у проходной неожиданно увлёк меня в сторону, тяжело, словно бы недовольно буркнул:

— Поговорить надо.

Далее последовала продолжительная пауза.

— Я прочитал твою заметку… — тем же тоном начал Кузнецов. — Даже её ксерокопировал (тут мне стало смешно — так забавно было услышать из уст Кузнецова это нелепое импортное словцо)… Не потому, — проворчал он, — что ты меня там великим назвал (он поморщился)… Мысли там глубокие. Ты вот что… я книгу готовлю, самую полную, стихи и проза… ты напиши к ней предисловие.

Признаться, я немного оторопел от этого неожиданного предложения, прозвучавшего, впрочем, вполне серьёзно.

— Что же, тут в Москве написать некому? — брякнул я Юрию Поликарповичу. — Вон, Кожинов о вас всё время пишет…

— У Кожинова всё по-научному… — пробурчал Кузнецов.

— А Коля Дмитриев?.. (Н. Дмитриев написал обстоятельное предисловие к его недавней книге „До последнего края“.)

— У Дмитриева мне пришлось многое повычёркивать. И всё равно… кое-что осталось! Он ставит меня рядом со Смеляковым (возмущённо). Я и Смеляков! Разве так можно?! <���…> А он даже не понимает…

Вот такой вышел разговор… Я тогда пообещал Кузнецову, что напишу. Договорились: пришлю к осени. Но… события, что случились потом в моей жизни, отодвинули всё на свете. И к установленному сроку предисловия я не написал.

<���…>

Мало Кузнецову уже оставалось времени на Земле. Видно, пождал-пождал он меня, а там вдруг книгу срочно решали издать (но опять не издали) — да и сам сел за стол и написал „Воззрение“…» (В. Михайлов. Крестный путь Юрия Кузнецова // Мир мой неуютный: Воспоминания о Юрии Кузнецове. — М.: Литературная Россия, 2007).

Статья «Воззрение» является своего рода завещанием поэта своим читателям (ср., например, формулировку: «В общих чертах я обозначил тот образный массив, который пусть имеет в виду читатель, приступая к моим стихам…»), в ней сжато представлен итог размышлений поэта над русской поэзией. Если сравнить эту статью с двумя предыдущими, написанными в жанре «от автора» для книг избранных стихотворений и поэм (две версии статьи «Рождённый в феврале под Водолеем» — 1977 и 1989 гг.), то заметно усиление внимания к понятиям мифа и символа, сквозь призму которых рассматривается вся история поэзии и, конечно, собственное творчество («Я поэт с резко выраженным мифическим сознанием»).

Относительно заглавия статьи — «Воззрение» — стоит упомянуть, что, по воспоминаниям писательницы Веры Галактионовой, был момент, когда Кузнецов советовался с ней, какое лучше подобрать русское слово для названия своего кредо (Credo). Вероятно, на итоговый вариант заглавия повлияло и то, какое большое значение Кузнецов придавал труду А. Н. Афанасьева «Поэтические воззренияславян на природу», который со значением упомянут в кузнецовском «Воззрении»: «Так я открыл свою поэтическую вселенную. К этому времени я прочитал три тома А. Н. Афанасьева „Поэтические воззрения славян на природу“, и уверился в себе…».

В архиве поэта сохранилась недатированная машинопись статьи «ВОЗЗРЕНИЕ» с рукописными правками. Ниже приведём несколько фрагментов (вычеркнутое или заменённое в итоговой редакции выделено жирным):

«…Обычно этот дар дремлет во всех людях, как [горючий материал] \горючее вещество/…»

«…Однажды [ „земной“] \„изобразительный“/ поэт Бунин наткнулся на иное пространство. [ Он наткнулся на него случайно в] стихотворении „Псковский бор“…»

«…Пушкин [ воспитывался в лицее и] знал о народе понаслышке, от няни. Недостаточность дворянского воспитания восполнял чтением русских сказок. \„Что за прелесть наши сказки! — восклицал он. — Каждая — целая поэма“./ [ В лучшем случае он их воспринимал, как поэмы, то есть, как выдумки. Это сухое просветительство,[лишённое воображения]] \А всё равно выдумка! Как ни крути — ложь/…»