Юрий Кузнецов - Тропы вечных тем: проза поэта

В машинописи, по которой публикуется текст повести, отдельные фрагменты разделены звёздочками (* * *). Вместо этого мы для удобства ввели нумерацию, заменяя каждые такие звёздочки цифрами в угловых скобках.

Из черновой рукописи к фрагменту <2> о директоре Юрии Фёдоровиче:

«На уроках он подсаживался ко мне и, вполголоса разговаривая, интересовался, что читаю, как дела у Шурки (Шурка учился совсем в другой школе), что именно мне нравится в Евтушенко.

Когда я уезжал, он сказал, задерживая мою руку:

— Тебе хочется необыкновенного. В людях, в себе. Понимаю, молодость. Знаешь, старик, я ведь тоже скоро уеду, мы, наверное, больше не увидимся. Некоторые здесь меня считают оригиналом: оставил солидную должность в крупном городе…

Он лишний раз напоминал о том, что кругом живут люди, что они смеются, любят и ненавидят, тоскуют, и что [я один капля в море] должен им ДАВАТЬ.

Он бил меня и в последнюю минуту. Такие остаются на всю жизнь, [как друзья детства]. Они называются учителями.»

К фрагменту <4> среди черновых рукописей есть следующий уточняющий набросок, из которого видны настоящие фамилии Феликса и Жорки (Панды): «Как вывешенное бельё, хлопала над головой крупная листва. Ветер приставал к прохожим. Он сдувал с них, как одуванчики, шляпы. Носил прохожих взад-вперёд по городу. Я шёл из библиотеки по опустевшей улице. Впереди шла девчонка в свежем наровистом платье. [Я вышел за ней ещё из библиотеки. Ветер рвал её платье.] Платье било её о тонкие ноги и, заворачиваясь, обнажало ноги, белые, как стебли, выше колен. [Тщетно] девчонка то и дело прижимала платье и, приседая, натягивала его на колени.

— Вот как он распускается — бутон! — сказал [восхищённо] кто-то сзади меня. Я обернулся и увидел юношу с повязанным узлом на руке выше кисти [на манер часов] чистым носовым платком. Это был Феликс [Клопотовский]. Поэт. \Тот, в дружбе с которым, я поторопился./ Он сказал:

— Я шёл за тобой ещё из библиотеки. Ты видел [ Садовникова] Панды? Завтра у него собирается всё наше общество.

Нас было пятеро: Жорка, Феликс, ещё двое, имена я не запомнил, [но позже выяснилось Альберт и Вадим] и я. [Феликс и Жорка спорили об идеалах.) Жорка говорил, разливая водку:

— Когда нам дают действительность нам мало её. Мы не довольны действительностью. Хотим того, чего нет. Человеку нужен идеал. Это то, что называют целью в жизни. Наш идеал — прекрасное.

— Цель в жизни — мечта, разумеется, — сказал Феликс. — К сожалению, идеал — это туфелька Золушки, которую мы примериваем почти к каждой ноге, от этого она только разносится и приходит в негодность.

— Пессимист! — завопил Жорка.

— О, только по форме. Считаю — пессимизм воспитывает душу и прививает утончённый вкус…».

В другом месте черновой рукописи этот же фрагмент преподнесён более развёрнуто и даже имеет заглавие «Эстеты»:

«Маринованый огурец доставали из холодной стеклянной банки вилкой, зацепив его одним зубом. Он соскальзывал и нырял обратно в рассол, взрываясь полными солёными кляксами. Панды (Садовников) нарезывал его складным ножом на тарелке. Курили. Голубые дымы стояли на губах, как абстрактные скульптуры. Раскрытым, как на яблоко, ртом мы глотали дичайшую водку. И играли в краплёные карты без предметного разговора. Кричащий Феликс давил. Мы записали его на магнитофон. Что-то вроде:

Вопрос. Чем вы занимаетесь в настоящее время?

Ответ. Читаю и сочиняю.

Вопрос. А жить когда?

Ответ. Зачем жить, когда сочиняешь.

Вопрос. Дай определение поэзии.

Ответ. Поэзия — это выдох.

Вопрос. Что тогда будет вдохом?

Ответ. Любовь.

Вопрос. Какой вид искусства тебе нравится больше всего?

Ответ. Музыка. Она включает в себя все виды искусства и кроме того, притупляя интеллект, в большей степени возвращает человека к природе, а значит даёт ему счастье.

Вопрос. Что вы любите больше всего?

Ответ. Парадокс, а значит красоту, значит одиночество, деньги, умеренность.

[Вопрос. Какие у вас на этой почве расхождения с этикой?]

[Ответ. Чисто классические.]

Вопрос. Да, вы не однолюб, а что вам нравится в людях?

Ответ. То, что они умеют говорить.

Вопрос. Что вам не нравится в людях?

Ответ. То, что они плохо говорят.

Вопрос. Что вы цените в людях?

Ответ. Искренность. Человек должен веровать во что-либо.

Вопрос. Как вы относитесь ко всему сказанному?

Ответ. Мы молоды и нам хочется позы.

[Вопрос. Какого чёрта ты всё время валяешь дурака, Феликс?]

[Ответ. Жизнь слишком уж важна, чтобы нам [разговаривать о ней серьёзно] оставаться серьёзными.] Но лучше я почитаю свои стихи.

Он читал шедевры кошмара:

Или „… Христос, ты стар…“ — И дальше какая-то мистическая чушь.

Но это было старо, как бренный мир.

Нас было пятеро мальчишек, носящих повязанный на руке выше кисти чистый носовой платок: Панды, Феликс, и ещё двое — писали стихи. Потом я втащил Витьку Пыжова, его охмурили, выдавили из него нечто великолепное:

„Женственность — это высшая гармония“ — после чего Панды завопил:

— Я знал, я знал — кошки гармоничны!

— Надо говорить грубо, это наглядно… Я пришёл к вам, чтобы уйти от вас.

И он сбежал.

— С вами нельзя бороться: вы играете.

— Это только щит, — важно произнёс Феликс. — Но у тебя нет на него копья.

Витька завыл от бессильной ярости, и, скрываясь, показал кулак.

Огурцы лежали на тарелке, нарезанные пятаками.

— Ненавижу огурцы, — сказал Феликс. — Они стары, опавши в боках и осклизлы внутри. Ты в третий раз покупаешь огурцы. Почему нет шпрот?

— А их нет. В магазине есть огурцы и ливерная колбаса, — спокойно сказал Панды.

— Ты совсем перестал ловить мышей, Панды, — рассердился Феликс, — тебя надо женить и отдать в ночные сторожа. Вот тогда ты повертишься. Не хватало ещё ливерной колбасы!

Но Панды пошёл:

— Когда нам дают действительность, нам мало её. Мы не довольны действительностью. Хотим того, чего нет. Человеку нужен идеал. Это то, что называют целью в жизни. Мой идеал — прекрасное. Что касается Феликса, — добавил он, — то его жизнь, как он сам признался задним числом, тяготеет к животной основе, а идеал — шпроты.

— Панды, положительно, ты напился. Но я оправдываю твою тупость. Она исходит от близорукости. Да и что ты мог ещё разглядеть сквозь толщу винных паров? — [снисходительно сказал Феликс.] — Но насчёт цели я несколько согласен. Это мечта, пожалуй. А идеал. К сожалению, идеал — это туфелька Золушки, которую мы примеряем почти к каждой ноге, а от этого она только разнашивается и приходит в негодность.

— Браво, — сказал Панды. — Хотя пессимистично. Однако будет очень жаль, если твой великолепный пессимизм стимулировала всего навсего тарелка с солёными огурцами.